— Да, конечно, — киваю утвердительно. — Конечно, помню.

Когда я только начала проходить социальную службу в «Пристанище», мне поручили заниматься оформлением прессы для пациентов. Многие из стариков предпочитали газеты и журналы современным технологиям. Тогда Амалия Ратмировна попросила меня оформить подписку на один журнал об искусстве. Она с гордостью рассказывала, что к ней приезжали журналисты. Они взяли интервью и должны были опубликовать его. Я не была уверена, что женщина не путает прошлое с настоящим, но все же сделала, как она просила.

Каждую неделю ей доставляли свежий выпуск этого журнала.

— Они, наверное, передумали. Никто уже не помнит обо мне. Кому будет интересна эта статья… — сказала она, когда в очередной раз листала журнал и не нашла там ничего о себе.

Иногда женщина казалась мне маленьким ранимым ребенком. Я видела, как одиноко и тоскливо ей бывает, ведь она привыкла к вниманию и обожанию миллионов, но сейчас была забыта всеми. Поговорив с штатным психологом, я отменила подписку на журнал, чтобы не расстраивать её ещё сильнее.

— Они выпустили интервью, Дамла! — произносит она, а глаза ее полыхают радостью и озорством.

Встаёт медленно и идет к столику у окна, а я следую за ней. Взяв со стола глянцевый журнал, она протягивает его мне.

— Ты только глянь… Мой Эмир увидел статью и нашел меня.

Я перевожу взгляд на него и вижу на обложке ее портрет в профиль и параллельно еще один. На нем она же, но в более молодом возрасте. Внизу надпись: «Жизнь и судьба живой легенды нашего времени».

— Амалия Ратмировна… — с придыханием произношу я имя женщины.

По спине пробегают мурашки. Впервые вижу её настолько живой, радостной и одухотворенной. На моих глазах выступают слезы. В последнее время я стала очень восприимчива к любым событиям, выбивающимся из привычной жизни. Глаза постоянно на мокром месте, и мне хочется плакать. Но не позволяю себе таких слабостей. А сейчас чувствую, что на грани.

Раскрыв руки, я обнимаю женщину. По телу тягучей негой разливается тепло.

— Я так рада. Не могу поверить… — говорю искренне.

На глазах старушки тоже появляются слезы. И они срабатывают, как спусковой рычажок – меня прорывает, словно плотину. Все бремя последних дней обрушивается на меня, и уже не получается контролировать поток эмоций. Слёзы обжигают глаза и льются не переставая. Уже не понимаю – я плачу от радости за женщину или от усталости и отчаяния.

— Ну что ты, дорогая? Всё ведь хорошо, — улыбается мне старушка и смотрит в глаза. Она замолкает, замечая выражение моего лица. — Дамла, детка, хорошо ведь? — уточняет обеспокоенно. — У тебя всё в порядке?

Этот простой, но искренний вопрос выдергивает меня из состояния летаргического сна. Мне хочется ответить ей, что все нормально и ничего плохого не произошло. Хочется успокоить её, чтобы она перестала встревоженно хмуриться и волноваться за меня. Но не выходит. Меня начинает засасывать воронка нахлынувших воспоминаний.

— Хорошо. Я согласна, — бросила я Рустаму и отошла от него на приличное расстояние.

Урывками жадно глотала воздух, которого он лишил. Недостаток кислорода иссушил мозг, уничтожив мысли. Это был не первый раз, когда он целовал меня. Но в этом поцелуе было столько страстного отчаяния, что казалось, будто он последний.

Я подняла на Рустама взгляд и поняла, что наша близость тоже вывела его из равновесия. Он стоял, сжал ладони в кулак, прикрывая веки, с приподнятой к небу головой.

— Такого больше не повторится!— произнес жестко, посмотрев на меня, спустя доли секунд.