- Так что вы хотели?

- Я знаю, что Яна вляпалась в неприятности. Не до конца понимаю, как сильно вляпалась… - Он замолк, то ли собираясь с мыслями, то ли надеясь, что дальше я сама договорю, за него.

- Ну, я тоже не специалист. Вам лучше у юристов спрашивать. А может, у следователя, он вам более точно все расскажет. - Пожала плечами, деланно изображая безразличие.

На самом деле,  не могла понять до конца, рада или не рада тому, что мои обидчики, кажется нашлись: если это, действительно, была Янка, она быстро выдаст и всех остальных, можно считать, что всю свору поймают и выведут на чистую воду.

Мне до последнего хотелось, чтобы все они получили сполна, чтобы страдали, мучились, раскаивались… Чтобы их посадили на самый долгий срок, в самую суровую тюрьму или колонию.

Сейчас, глядя на отца Вахрамеевой, я вдруг начала понимать, что все эти обидчики — не какая-то безликая, безымянная масса, а реальные люди. Вполне возможно, что все — мои знакомые. И лютая ненависть, с которой я желала им всем издохнуть в мучениях, вдруг стала потихоньку исчезать. Рассасываться. Возмездия хотелось все так же. Но… уже не так яростно, что ли…

- Да я примерно уже представляю. - Вахрамеев вздохнул, кашлянул, потер глаза большой красной ладонью. - Будущего нормального у моей дочери точно нет.

- А у меня уже нет здоровья. - А теперь начал перевешивать эгоизм. Его, значит, будущее дочери волнует?! Прекрасно! А мог бы, для приличия, извиниться… Прощения попросить за свою кралю, почти убийцу. - И вряд ли оно когда-нибудь станет таким, как прежде.

- Вы… сильно пострадали, Марина? - Мужчина сглотнул. Ему, как и мне, этот разговор давался очень нелегко. Но у меня оставалось все меньше жалости.

- Это вам, наверное, потом расскажут. Я не знаю, можно ли сейчас давать такую информацию. Может быть, для следствия это не правильно.

- Но… Все-таки…

- Так вы у дочери-то спросите. Она ж наверняка запомнила, куда била и сколько раз. - Внутри начало потряхивать от ледяной крупной дрожи. Челюсть снова свело — нервное, и я теперь с трудом цедила слова сквозь зубы.

Наверное, это выглядело как высокомерие. А по факту было мукой — говорить, не показывая, как мне это трудно.

- Она ведь не одна была, да, Марина? - Взгляд мужика стал почти умоляющим. - Одна бы она просто не рискнула, не справилась, я знаю Янину… Наверняка, ее кто-то заставил! Моя девочка сама не могла бы!

Я лишь горько усмехнулась. Вера родителей в своих чад порой доходит до абсурда. Можно подумать, кто-то над Янкой стоял и держал дуло пистолета у виска.

- Вам все расскажут, я думаю.

- Янина совершеннолетняя. Меня не пустили с ней.

- Ну, логично… На то, чтобы дел наделать, ей ваша помощь не потребовалась. Теперь сама и отвечать должна.

- Марина, вы понимаете, если преступление групповое, это же сразу добавит вины! И срок, и тяжесть наказания! Это же… Это же страшно! - Умоляющие глаза отца, который, видимо, сегодня постарел на сотню лет из-за любимой дочери.

 Равнодушные глаза мужчины, которому глубоко плевать на дочь другого человека и на ее страдания.

- Конечно. С толпой одному справиться намного сложнее, чем с одним нападающим. Я считаю, все правильно, наказание должно быть сильнее.

- Марина. Я… понимаю, что вам было очень тяжело все это перенести…

- Да что вы? - Лютая обида на несправедливость внезапно придала мне сил. Хотелось колоть и жалить.

Мой отец, вполне возможно, тоже пытался бы меня выгородить в подобной ситуации, но есть одно большое но: я бы никогда в такую историю не попала.

- Но вы ведь уже пережили это. - Он опять тяжело сглотнул. Похоже, заранее заготовленная речь плохо получалась. - Давайте, не будем ломать судьбу еще одному человеку?