Противоположности меня.

– Пойдём?

Она изучает афишу, читает пригласительный текст. Пол всё ждёт, когда его отпустит тяжёлая рука Майка.

– Ага, можно.

Её голосок подобен чарующей, сказочной мелодии без фальши. Но лжи в нём намного больше, чем Тая хочет обнажить.

– Концерт в шесть.

– Видим, – смеётся Тая, и её смех, словно звон колокольчиков, разливается по всему коридору.

Она смотрит на меня, но взгляд направлен куда-то вдаль. Я для неё невидим.

– Майк, отпусти парня, а то я подумаю, что ты по мальчикам, – издевательски хихикает Тая, тыкая Майка в бок.

– Я и по пацанам? Ты чё?

Майк отталкивает Пола, словно не он его держал всё это время.

Ладно, нет смысла задерживаться с ними. Я ухожу и жду, когда Пол поравняется со мной.

Я хочу никого не ждать, идти вперёд, и чтобы все расступались. Но пока что мне светит только одно – это идти по стеночке, чтобы никому не мешать.

Мама протягивает мне рубашку с нотами. Отец передаёт фиолетовый пиджак. Отстойный цвет.

– Я должен выступать в этом?

Чёрные ноты на сиреневой рубашке. Фиолетовый пиджак. Чёрные брюки.

«Модно, стильно, молодёжно».

– Очень хорошая ткань. А эти но-о-о-ты, – пытается пропеть моя мать. Закрыть бы уши, и не слышать этого.

Не упираюсь и одеваюсь так, как хотят родители. Мне всё равно не разрешают делать выбор самому.

Я уже пытался возражать, но в итоге мы всегда приходили к одному и тому же: я надевал то, что они выбрали, и играл на сцене то, что они решили с организаторами. Моё мнение никогда не учитывалось.

Отец одет с иголочки. На лице написано: «Это мой сын. Он лучший музыкант».

Но я не лучший, и не худший. Я никакущий.

У зала человек десять, в их числе Тая, Майк, и ещё одна девушка. Не знаю её имени, но она подруга Таи, или была ей. Они разные.

Тая в бальном платье, с броским макияжем. Она здесь не для музыки или вдохновения, она пришла показать себя: моя любовь к ней не делает меня слепым или бестолковым, чтобы не заметить этого.

А её подруга в длинной юбке, топике, и без макияжа. Волосы до плеч окрашены в тёмно-вишнёвый цвет. Овальное лицо, узкий подбородок, пышные брови. Светло-карие глаза с приподнятыми уголками. Верхняя припухлая губы выделяется на фоне тонкой нижней. Странная внешность, но привлекательная. Не такая, как у Таи, конечно.

Стоит себе, как невидимка.

Знакомо.

Есть в ней что-то такое, что заставляет чувствовать облегчение. Она чем-то похожа на меня.

Мама шагает впереди, отец сзади. Они как телохранители, в которых я не нуждаюсь.

– Разойдитесь и не прикасайтесь к моему сыну, – кричит мать, проталкиваясь к сцене, но никто и не думал меня трогать.

Они создали для себя несуществующую картинку, где я знаменит, где все хотят моего автографа. А я живу в реальности, настоящим – и здесь всем на меня плевать.

У пианино истёртые клавиши, чёрные и белые приняли серый оттенок. Так влияет на них время и использование.

Я тоже стираюсь. Мир для меня подобен ластику.

Нотная тетрадь на подставке не нужна, пальцы помнят всё наизусть.

Зрители рассаживаются, но их так мало, что зал сужается на лицах. У нескольких человек букеты с цветами: кто надоумил их притащить этот бесполезный хлам.

Родители в первых рядах. Ну да, гордиться выдуманной жизнью проще вблизи со мной.

Пальцы опускаются на клавиши, и музыка (Vivaldi Ensemble Canon and Gigue in D Major: I.) вырывается из натянутых струн. Я растворяюсь в ней, взлетаю.

В груди моей пурга, а мелодия весёлая, скачущая, как солнце в детских мультика. Все пальцы задействованы, каждая мышца рук напряжена, но не я сам.

Музыка не подгоняет, и я не спешу. Низкие ноты и высокие дружны, между ними нет разлада. Они как грибной дождь, как радуга, как водопад. Клавиша с клавишей не соревнуются, звучание неоднородное, но так похоже.