Машина дёргается вперёд, рычит. Ноги не могут совладать с педалями. Майк ни слова не говорит. Подсказал бы, что делать, но сидит довольный, жвачку жуёт.

Дорога гладкая. Я сосредоточенно смотрю на спидометр. Майк не говорил, как тормозить. А стрелка спидометра всё выше. Когда пора менять передачу, отпускаю газ, выжимаю сцепление, – я понял этот прикол – каждые двадцать километров в час.

Майк регулирует передачи за меня, следит за моими ногами. Убираю ногу со сцепления, давлю на газ.

Вот оно знакомое чувство свободы. Пальцы на руле немеют.

Быстро едем. Шестьдесят километров в час, шестьдесят пять.

Это как игра на пианино, но не руками, а ногами.

– Притормаживай. Жми педаль посередине, легонько. Пацан, слышишь?

Слышу, но узел в солнечном сплетении развязывается, освобождает. Легче дышать становится. Охренеть, как круто, и как страшно.

– Тормози я сказал, – рявкает Майк, перехватывая руль перед поворотом, – Ты чё, придурок? Жми на сцепление, и сразу тормоз! Да хотя бы тормоз жми!

Крик Майка действует на меня отрезвляюще. Давлю на тормоз.

Тормозной путь долгий, шины скрипят по асфальту. Нас кидает в сторону. Майк почти лежит на мне, пытаясь выровнять машину, вцепившись в руль. Он переключает передачи ниже и ниже, пока рычаг не оказывается на нейтралке.

Тачка остановлена. Майк разъярён.

Даёт мне подзатыльник, теперь в голове неприятный звон.

– Газовать нормально не умеешь, тормозить вообще херня у тебя выходит, и куда-то ещё гонишь! Ты чё?!

Адреналин отпускает – он дарит крылья, а потом разрубает их напополам. А взлететь-то хочется ещё.

– Попутал, извини, пожалуйста.

Глубокий вдох делает.

– Задолбал извиняться, задолбал со своим пожалуйста!

Он выскакивает из машины, выплёвывает жвачку. Хлопает дверью, ударяет ладонью по крыше.

Выхожу тоже. Слышу, как Майк матерится.

– Я сидеть из-за такого, как ты, не собираюсь. Учись как лошара, а ни как будто всё уже умеешь. Или сдохнуть готов. Ты понял?

– Как не понять…

– Вали на свой концерт пешком, придурочный.

Пешком не валю, еду на автобусе. Мой костюм должен лежать в гримёрной. Но зачем его надевать: какая разница, в чём пианист? В спортивных штанах, или классических. В футболке или рубашке. На игру никак не влияет.

У меня сорвало крышу. Я пьянел, когда машина ускорялась, терял контроль над собой и скоростью.

Я желал разогнаться до максимума и забыл, что Майк рядом.

Я позволил своей безбашенной тени занять место бесхребетного тюфяка.

И я не жалею, я жажду повторения.

Сначала было трудно, всё выглядело новым и ненадёжным. Но стоило только начать, рискнуть – и вот на спидометре под семьдесят, а в мыслях коварная пустота.

А тело развязано от бесконечной скованности.

Я готов был разбиться. И это единственное, что меня напугало.

***

Майк сидит с открытой бутылкой коньяка в руке. Он пьян. Кайн расспрашивает его о первом уроке вождения с Артуром.

– Не передумаешь?

– Это ещё почему?

Кайн вырывает бутылку из рук Майка, и наливает алкоголь себе в бокал.

– У него нет инстинкта самосохранения. Он чуть нас не угробил.

Мать Кайна модель за границей, она пересылает ему деньги, но проверяет, на что он их потратил. Кайну на руку, если пианист будет убираться в его доме после вечеринок и купит тачку.

Уже три месяца «Honda Civic» простаивает у дома Майка, никому не нужная. Но впечатления для Кайна важнее бабок.

– Не угробил же.

– Он не тормозил и не переключал передачи. Я следил за его ногами, чтобы делать это за него. А этот… давил на газ дальше.

– Ты повеселился?

Майк берёт со стола пустой бокал и бросает его в Кайна.