— Подчиню, моя леди, уже подчинил, — и он отпустил меня, а сам отвернулся и ушёл прочь,
Я понимала его ревность, страх за меня, обострённый ужасом и близким запахом смерти, который витал по коридорам замка, свободно ходил по улицам Форлэнда и прочих городов Лесного королевства.
Но знала, что Анкильд зовёт меня не попрощаться.
У нас с мужем установились странные отношения. Он ненавидел и боялся меня, так же как и я его. И оба мы время от времени оказывались на одном ложе не по соображениям долга, но по велению плоти.
И вот сейчас он умирал. Сбывались мои планы: я останусь вдовой, и никто не посмеет сослать меня в обитель Белых дев! Храм Богини-Матери, где, отрешившись от мира и близких, они станут проводить время в молитве, пока Боги не укажут на их избранность или не подарят вечный покой.
— Гердарика, — прошептал он, повернув голову и безошибочно выделив меня из толпы целителей и придворных, ожидающих скорой развязки. Анкильд осунулся и постарел, его волосы, некогда насыщенно-каштанового цвета, ныне покрыл иней.
Муж лежал на постели и тянул ко мне руку. Никто бы не осудил жену, опасающуюся заразы, но я знала, что для меня опасности нет. Знала я и то, что муж скоро пойдёт на поправку.
Хельга, моя маленькая дочь, утром сказала, что ей приснился сон: отец протянул руку, и она вручила ему свои волосы. Свою Силу.
Теперь же я пришла, чтобы договориться с Анкильдом. Он ещё не постиг, что Богиня Смерти отступила и ушла на другую жатву.
Глупо было этим не воспользоваться.
— Подойди, — шептал он и жадно, словно ребёнок, ухватился за руку. — Все вон! Я хочу говорить с женой.
— Вон! — закричал он своим обычным тоном, и я снова убедилась, что Боги посылают мне шанс.
— Ваше величество, я молилась, чтобы вы выздоровели, — начала было я, но Анкильд сделал знак замолчать и слушать.
***
— Ты помнишь наш разговор, Гердарика? Конечно, да, — казалось, что Анкильд только притворяется больным, а язвы на его лице, сочившиеся кровью, всего лишь умело нарисованная художником маска.
«Посмертная», — подумалось мне, и в душе я испытала лёгкое сожаление, приправленное уколом совести. Я желала смерти своему мужу.
Молила Богов о том, чтобы они послали мне мудрое решение всех проблем, и вот когда моя просьба, похожая на отчаянный призыв, была услышана, я поняла, что заплачу за неё непомерную цену.
Самолично принести в жертву дочь, заставить её стать служительницей при храме — поступок, достойный всяческого осуждения, если не знать всей правды о моей жизни. Если не надеть мои туфли и не пройти в них хотя бы половину того пути, который выпал на мою долю.
Я не оправдывала себя. Стала на колени рядом с его постелью и двумя руками крепко сжала ладонь мужа.
— Не смотришь на меня? И не смотри, — говорил он, чуть задыхаясь. — Знаешь, я бы с радостью поменялся с тобой местами, так же стоял у постели изуродованной болезнью жены и смотрел в пол.
— Ты бы не захотел пройти мой путь. Думаешь, хорошо трепетать от страха и думать о том, что, возможно, завтра тебя оторвут от детей и выкинут в вечность? Забудут, словно и не было.
— А ты заслужила иное? Спроси себя честно. Посмотри на меня, Гердарика!
Его голос обретал силу. В нём уже слышалось привычное брюзжание.
— Ты выживешь, мой муж. Я молила Богов об этом, и мне был дан знак, — я ответила тихо, но твёрдо.
Анкильд замолчал и отвернул голову к окну, за котором всё ещё были видны отблески костров, устроенных на окраинах столицы для сжигания трупов умерших от болезни.
— И что ты хочешь взамен, ведьма? — спросил он снова ослабевшим голосом. И не повернул головы, но и руку не вырвал, притом что не был достаточно слаб, как хотел показать мне.