Спиной чувствовала, что за мной никого нет. Ничего. Пустота, высасывающая силы у отступников от воли Богов. Я сжалась в комок, но не опускала головы, мысленно молилась, однако не показывала ужаса, выедавшего меня изнутри.

Мир наполнился снежными хлопьями, кружившими вокруг нас с лордом Фарманом, но не залетавшими между нами.

— Эсмонд, — прошептали мои губы.

— Гердарика, — услышала я голос тайной любви всей моей жизни, но сорвался он с других губ. Лорд Фарман говорил совсем как мой любимый, а глаза его были холодными и чужими.

И меч воткнулся в снег, окропив её свежей кровью...

Я вскрикнула от звуков своего имени и проснулась в поту. В тот день у меня началась горячка, хотя последний раз я тяжело болела в детстве. А на следующее утро хворь коснулась и Анкильда, покрыв его с ног до головы чёрными струпьями.

Мы с ним находились в бреду около трёх дней. Первой пришла в себя я, но взглянув в зеркало, не увидела следов заразы. Наших детей болезнь не коснулась, лишь маленькая Хельга потеряла рыжую копну волос на голове, но я была рада, что мы отделались так легко.

Прижимала к себе детей, уча их молитвам Богам и тому, как правильно держать пост, прописанный целителями. Наши комнаты окуривались сладким дымом, а хворь ползла по замку, не взирая за закрытые двери и заклинания жрецов.

После недели болезни, когда перелом в лучшую сторону так и не наступил, Анкильд призвал меня в покои.

— Не ходи! — Эсмонд впервые за долгое время повысил на меня голос и чуть ли не оттолкнул, когда я пыталась пройти мимо. — Он плох, скорее всего, умрёт.

Я взглянула в глаза любимого и нашла в них только мглу, тёмную волу отчаяния, скрывающую боль от потери названного сына. Младший ребёнок Пенелопы умер от хвори, и никто не смог облегчить его уход.

— Пойду! Я должна ради детей. Анкильд умирает, он хочет меня видеть не для того, чтобы проклясть или убить.

Придворные снова зашептали у меня за спиной, что всему виной «норна вещица». «Проклятая чужачка», это прозвище, которым меня наградили благодаря стараниям старшей дочери короля, а ныне королевы на далёком Севере, снова всплыло в людской памяти, словно и не было всех тех милостей, которыми я осыпала народ после своей коронации и рождения наследников престола.

Всё оказалось забыто, смято и выброшено в корзину, как использованные и застиранные до дыр простыни.

Я ещё раз увидела цену любви толпы и поняла, что тот, кого они сегодня превозносят и хвалит, завтра будет лежать в пыли, грязи и дерьме. Значит, и мне незачем быть святой.

— Гердарика, — прошептал Эсмонд, схватив меня за руку, почти причиняя боль.

Наши взгляды пересеклись, но сейчас нам было не до любований. Мы снова смотрели друг на друга как в ту первую ночь в пещере, когда он лишил меня, жену своего короля, девственности, а я его — способности любить кого-то, кроме королевы.

 — Не думай, что ты моя госпожа, ваше величество.

И снова смотрел так, как в день, когда подчинил меня своему мужскому достоинству. С ним я стала женщиной, с ним прошла путь от покорной жены короля до любимицы Богов, ниспославших мне возможность безнаказанно принимать двоих и тем самым, согласно пророчеству, приносить короне здоровых детей.

— Не думай, лорд, что ты сможешь подчинять меня, — шепнула я, мечтая, чтобы он наклонился и поцеловал в губы.

Я знала, потом Эсмонд возьмёт меня грубо, словно солдатскую шлюху, а я стану хлестать его по щекам, стеная от наслаждения и желая лишь его одного: только бы и дальше раздвигать ноги перед тем, кто покорил меня с первого взгляда. Кому я мечтала отдаться, будучи невинной, и после, когда познала страсть разных мужчин.