Шантара пробурчала что-то себе под нос.

Утолив первое любопытство, женщины больше не обращали на меня внимания.

Я плелась сзади, и от тоски смотрела по сторонам.

Чем ближе к центру, тем выше становились здания – как, наверное, везде. Но все равно оставались приземистыми и большими по площади. Следов войны не было – их не бомбили. На улицах многие в броне – мужчины и женщины. И при этом, никакой военной атрибутики: ни флагов, ни военных памятников, словно война для них – что-то естественное, что не нуждается в символике.

Воинственный народ.

– Присядем, – предложила мать. Мы расселись вокруг низкого каменного стола, спрятанного под навесом.

Столы были разбросаны вокруг фонтана. Под навесом жарко, воздух почти неподвижный, но его разгоняли бодрые струи фонтана. Я заметила, что и здесь кругом высажены опасные цветы в квадратных клумбах.

Усевшись, Лиана ослабила застежку плаща, он сполз с нее, оставшись только на плечах. Остальные поступили так же, и я последовала их примеру, неосознанно повторяя. Нам принесли такой же кувшин, как и вчера.

– Можно мне воды? – набралась я смелости.

Никто не отреагировал, даже презрительно не скривился, что жена Шада такая слабачка. Девушка-рабыня кивнула и принесла мне стакан. Я скучала по маминому чаю с маковником. Здесь вкусы не отличались разнообразием. Даже по сравнению со «Стремительным» они просто невыносимы. И мне придется до конца жизни мириться с этим? Конечно, я рада, что освободилась. Но немного о другом мечтала: что меня примут дома. А теперь и дома-то у меня нет. Везде чужая.

Лишняя в разговорах, я погрузилась в свои мысли.

Даже поговорить не с кем – я не вписываюсь в беседы, и мне григорианкам рассказать нечего. Просто терпят меня. Пригласили из вежливости, теперь игнорируют.

Вот бы сбежать отсюда. Воспользоваться своей свободой и уехать, жить так, как хочу. Может, по-настоящему замуж выйти – за человека, с которым мы друг друга полюбим взаимно и заведем детей. Жить, как я раньше, выращивать на продажу цветы и травы… Или работать ксено-этиком. Эту работу я хорошо знаю и платят за нее неплохо. Я смогла бы устроиться.

Но Григ мне теперь покидать не стоит. Раз Лиам выжил – он постарается отомстить за свое унижение. Его разделали на глазах у всех, у подчиненных и их жен. Он честолюбив и не простит этого. И если Шад сможет за себя постоять, его и государство защищает, ради которого он собой жертвовал, то меня только муж защитит от Лиама.

Когда первый страх и сумятица в мыслях улеглись, я отчетливо это поняла.

Мне теперь всю жизнь здесь жить.

Мы уйдем из родительского дома, как Шад обещал, но все равно останемся на этой планете. К местной еде я привыкну, научусь одеваться как григорианка, но до конца жизни на меня будут искоса смотреть.

На столик упала тень, и я вынырнула из мрачных мыслей. Разговоры стихли. Я подняла голову.

К нам подошла еще одна женщина, и сбросила капюшон на плечи, открывая лицо. Молодая. Судя по росту, возраст у нее примерно такой же, как у Шантары. У нее было симпатичное лицо, волосы, заплетенные в косы, и украшенные тонкими металлическими кольцами. Часть прядей прокрашена черным – она в трауре.

– Эдетт, – тихо произнесла мать Шада.

– Лиана, – ответила григорианка.

Они обменялись неполными приветствиями: давно знают друг друга.

– Иди к нам, – позвала мать Шада. – Посиди с нами. Сочувствую твоему горю, Эдетт. Твоя сестра была храброй.

У нее сестра погибла. В бою, судя по ремарке. Соколиные глаза уставились на меня, и чуть дыры не выжгли.

– Эми-Шад, – горько, с режущей интонацией сказала она, словно приветствие причиняло ей боль.