Нет больше той жуткой печки, которую приходилось каждый день растапливать углем. Гензель первым делом переоборудовал кухню, поставил две современные электрические хлебопечки и микроволновку.

– По завещанию, – повторила Ядвига. Она вдруг придвинулась к Гретель вплотную. Янтарные глаза полыхнули, прожигая насквозь. – И страховку, небось, получили, шустрые детки?

– Слишком шустрые, – поддакнула Бру. – А я говорила Холле. Предупреждала ее, дуру старую. Не бери приемышей, а уж если берешь, на гниль внутри проверяй. Да что толку? Ей чужие советы всегда были как об стену горох!

«Где же люди?! – Гретель в панике задергалась внутри оцепеневшего тела. – Куда все делись?! «

Столики опустели. За стеклянными дверями спешили мимо прохожие, словно не замечая яркой вывески, хотя полчаса назад в «Пряничном домике» было не протолкнуться.

– А ну пошли вон! – голос брата разорвал ненормальную тишину. – Детей пугайте, вороны драные! А мы пуганые! Это наше кафе – по закону!

Гретель с усилием повернула голову. Гензель выскочил из кухни, сжимая тяжелую дубовую скалку. «Беги!» – губы не шевельнулись.

– По какому закону? – Ядвига приподняла кустистую седую бровь. – Нам человеческие законы не указ.

Она щелкнула пальцами. Гензель замер, уронив скалку себе на ногу. И даже не вздрогнул.

– У нас свои законы, – старуха размяла пальцы. На кончиках ногтей засветились зеленоватые огоньки. – Справедливые. Нерушимые. Неизбежные.

– Подожди, подруга, – Бру ухватила ее за рукав. – Кота подождать надо.

– Дождешься его, как же! Ежели у него загул начался – это надолго. Сами управимся.

Они запели. Слова были непонятные, но мотив пробирал до костей. И кости от него становились мягкими, как пластилин. Как глина.

Это было больно. Гретель кричала внутри сминаемого в кулаке чужой воли тела. И эхом отдавался в памяти крик госпожи Холле. Но ведь она не кричала! Гензель оглушил ее, прежде чем открыть печку и проложить из растопки дорожку к телу старухи…

Гензель тоже кричал. Но сестра его не слышала.

Боль длилась и длилась. А потом закончилась.

Две старухи, тяжело дыша, сидели на полу. Руки у обеих дрожали, губы посинели.

– Тошнит… – простонала Бру. – Говорила же, третий нужен, дура упрямая!.. Супротив обычая не попрешь…

– Будет третья… – Ядвига закрыла глаза, прислонившись к стене. – Кот не зря на эту Берту глаз положил. А нам все равно придется здесь задержаться. «Пряничный домик» пустовать не должен.

– Документы…

– Выправим документы. Чай, не впервой.

Они еще посидели. Под столом поскуливали в беспокойном сне два пекинеса. На бронзовых цепочках-ошейниках позвякивали именные бирки: «Гензель» и «Гретель».

– Собачий корм придется теперь покупать, – Бру поморщилась. – Дорогущий, небось.

– Зачем? – Ядвига ухмыльнулась. – Я так понимаю, запас соевого мяса на кухне имеется. Вот его и будут жрать. У нас этичное кафе, подруга.

– Ты это Коту скажи.

– А он пускай у своей зазнобы столуется.

– Все одно придется раскошелиться – мебель приличную купить. Или ты согласна каждый день на этот этичный пластик любоваться?

Ядвига обвела взглядом кафе. Вспомнила, как еще год назад здесь стояли деревянные столы на резных ножках и стулья с гнутыми спинками. Как уютно пахли хвоей обвитые красными лентами венки на стенах…

– Живы будем, все вернем.

– Не все…

– Не каркай! Мы за нее отомстили, как положено. Стало быть, вернется когда-нибудь.

Они замолчали. Метель за дверями разгулялась вовсю. В белых мазках налипшего на стекла снега старухам почудилось знакомое лицо. Госпожа Холле улыбнулась давним подругам. А потом ветер смел снег.