Грустные выводы напрашивались сами собой: по любви ли должен был состояться брак? Не искал ли жених Кристель выгоды, как и мой четвёртый муж?.. Обида острой иглой кольнула сердце – за неё и за себя.

– Кристель, моя дорогая!– тонкий срывающийся голос заставил меня обернуться.
Высокая измождённая женщина в трауре, облачённая в чёрное от макушки до пят, стояла с чуть дрожащими руками, словно в порыве заключить меня в объятия. Лицо её было бледно, глаза – заплаканы.

– Госпожа Грейвстоун, – проговорила я, чуть склонив голову. – Мои искренние соболезнования. Его смерть – невосполнимая утрата.

– Ах, дитя моё… – она приложила кружевной платок к глазам. – Вы были так близки… почти семья. Я… я не знаю, как теперь быть.

– Вы – сильная женщина, мадам. Я уверена, вы найдёте путь, как всегда находили,– вежливо отозвалась, не давая эмоциям вырваться наружу.

– Семья… да, именно так я всегда к вам относилась. Мы с моим сыном много обсуждали ваше будущее. Он был столь вдохновлён вашей мягкостью, вашей преданностью, вашей утончённой красотой… – она склонила голову, будто принося печальный реверанс воспоминаниям. Мне не оставалось ничего иного, как предаться печали вместе с ней. – Побудьте со мной, – взяла она меня за руку. – Вы почти его жена, вам следует, как и мне, принимать гостей.

Я не нашла, что возразить, и потому, под руку с ней, медленно прогуливалась по залу, полному холодных мужчин и лживых женщин. Я чувствовала, как на мне с жадным интересом останавливаются взгляды – они искали поводы для сплетен. Им было всё равно на погибшего, их интересовал только протокол и то время, которое они обязаны провести в этом доме.

Их лицемерие раздражало меня до дрожи. Как и слова, что якобы должны приносить утешение, но звучали пусто и сухо. Я вспоминала похороны второго супруга – те же напыщенные речи, те же вкрадчивые взгляды, а за ними скрывался один-единственный вопрос: кому и что достанется. Тогда, как и сейчас, скорбящие были хищниками в овечьих шкурах. Меня начинало подташнивать от их фальши, но возможности уединиться не представлялось, и я спасалась, переводя взгляд на картины и фотографии на стенах.

Среди них особенно выделялись фотографии, точнее – изображения, странным образом напоминавшие старые снимки из моего мира, но живые. Они двигались. Не больше пары секунд – лёгкое движение до момента съёмки и чуть-чуть – после. Волшебство, да и только.

– Каким же он был красивым… – пробормотала госпожа Грейвстоун, заметив, как я задержалась у одной из рамок.

На ней был высокий худощавый мужчина – не старше меня, со жгучими глазами и уверенной улыбкой. Он позировал, облокотившись на борт корабля, на фоне плывущих облаков. Вдали мелькали силуэты дам, одна из которых на мгновение появлялась на снимке с яркой сумочкой, напоминающей павлинье перо.

– Это он возвращался из Альбиона. Служба была окончена…

Женщина вновь всхлипнула, и я почти машинально обняла её за плечи, кивая, будто разделяла её чувства. Внутри всё сжималось.

Когда я думала, что гости уже подошли к концу, и можно с чистой совестью улизнуть, из сада в дом вынырнули два джентльмена в компании девицы, до ужаса напоминающей госпожу Грейвстоун, только на двадцать лет моложе, и сразу направились к нам.

– Госпожа Фоксгейт, – произнёс герцог Кеннингтон с вежливой, но чересчур широкой улыбкой. – Примите мои соболезнования. Мне искренне жаль вашего жениха, – склонил он голову. И как только здесь оказался?! Я же оставила его с зефиркой!

– Несомненно, он был выдающимся молодым человеком, – вступил Блейкмор. – Это невосполнимая потеря не только для вас, но и для всей страны. Он был слишком молод, чтобы его звезда погасла. Но, как известно, судьба забирает лучших раньше всех…