Внезапно пальцы Бернара, изучающие скатерть, коснулись ее руки. Но не остановились; невидимая рука продолжала свой путь, гладя ее предплечье, пока с неловким смешком девушка не отстранилась.

– Перестань, щекотно!

Именно в этот миг появился официант и объявил, что принес первое блюдо. Олимпия с облегчением выдохнула. Она вовсе не чувствовала обещанного расслабленного покоя. В отличие от Бернара она нервничала оттого, что он рядом, а она его не видит.

Феликс объяснил, что блюдо состоит из трех компонентов; есть можно руками, но также можно рискнуть и отважиться на вилку с ножом. Олимпия даже и пытаться не стала: она брала еду пальцами, наугад определяя какой-то пирожок с соусом, овощной рулетик и сливки в стаканчике, который она осушила одним глотком. Тем временем Бернар, похохатывая, наслаждался каждым новым вкусом.

– Правда, как будто открываешь для себя еду в первый раз?

– Не знаю… – ответила Олимпия, ощущая растущую скованность. – Но вкусно.

– Восхитительно!

Когда принесли горячее, дело пошло веселее. Олимпия распознала, хотя и не сразу, свиную рульку и картофельное пюре. К этому времени ее пальцы покрылись липкой пленкой; она чувствовала себя маленькой девочкой, которая ест руками и никто ее не ругает. Бернар же не замолкал ни на минуту: описывал, как легко он справляется со столовыми приборами, читал наизусть стихи, сыпал анекдотами про свою бывшую, излагал пламенные теории о любви…

– Кстати, – вдруг заявил он, когда принесли десерт, – хочу попробовать поцеловать тебя в темноте.

Как обычно, ответа он дожидаться не стал. Олимпия услышала какой-то шорох над столом и в следующий миг ощутила, как губы Бернара ищут ее губы. Но это было не единственное, что она заметила. Руки француза, пока он искал ее рот, пропутешествовали по ее плечам до шеи. И там не остановились. Пальцы скользнули по ключице, затем осуществили вертикальное падение и схватились за грудь.

– Это что еще такое?!

Олимпия влепила удар куда-то в темноту, заехав Бернару по рукам, которые моментально втянулись обратно, как щупальца. Попутно она задела бокалы, и в падении они увлекли за собой тарелки, расплескивая содержимое и обрушиваясь на пол дождем невидимых осколков.

Люди за соседними столиками в испуге спрашивали, что происходит. Олимпии показалось, что заодно со светом ее лишили и воздуха, стало трудно дышать. Вопреки указаниям официанта она вскочила на ноги.

– Олимпия, куда ты? – возопил Бернар. – Прости, я думал, что…

Но она не ответила. Ей было необходимо выбраться оттуда. Видеть. Бежать. Все происходящее совершенно перестало походить на ее любимый фильм.

Она стремилась на ощупь найти занавес, отделявший зал от коридора, но по пути обнаруживала лишь головы перепуганных людей, издававших недовольные или жалобные вопли, и стулья, за которые цеплялась носками туфель.

– Сеньорита, стойте! – прокричал голос, похоже принадлежащий Феликсу.

И вновь Олимпия, проигнорировав приказ, продолжила свои поиски, пока наконец не нашла долгожданный занавес. Резким рывком она отдернула его в сторону и, хватаясь руками за стены, добралась до вестибюля.

За ней слышался гул голосов, в том числе и Бернара – он умолял ее вернуться, но Олимпия не остановилась. В отличие от Орфея она уходила одна и назад не смотрела.

Пока Бернар не успел выбраться из чернильного мрака ресторана, Олимпия заспешила вперед по бульвару Пикассо. Ее терзали смешанные чувства – злость, печаль и стыд. Этот гад вообразил, что может ее лапать, не спросив согласия! Бернар ей нравился, но своим поведением перешел все красные линии. Как-то она прочитала фразу Гермеса Трисмегиста, возможно самого древнего учителя человечества: «Что внутри, то и снаружи»