На Олимпию накатила безудержная зевота. Она навалилась на стойку кафе, почти безлюдного в этот ранний час. С десяти утра, с момента открытия, зашли только три клиента. Заплатив за кофе, какой-то длинноволосый парень просмотрел целую кучу комиксов, не купив ни одного. А потом парочка девчонок лет пятнадцати долго сидела и болтала, разделив на двоих одну морковную булочку.

Подобное затишье погрузило Олимпию в свинцовое забытье, где впечатления прошлого вечера – она не знала, что и думать! – словно парили над пустыми столиками. Девицы с булочкой ушли, а мысли Олимпии так и продолжали бесцельно блуждать в каком-то дремотном оцепенении.

Ее глаза уже закрывались, когда на стойку приземлился круассан с хамоном и сыром.

Запах горячей еды тут же пробудил чувства Олимпии, и она удивилась, обнаружив перед собой угловатое лицо Оскара. Застегнутая под горло полосатая рубашка делала его еще более высоким, а глаза, увеличенные толстыми стеклами очков, придавали сходство с симпатягой- филином.

– Откуда ты это взял? – спросила Олимпия, жадно вдыхая запах дымящегося круассана.

– Сбегал в соседнее кафе, – сообщил он так тихо, что Олимпии пришлось придвинуться поближе. – Я тут подумал, что среди всей этой кучи пирожных и маффинов тебе наверняка захочется чего-нибудь горячего и соленого.

Сказав это, молодой продавец замолк, словно у него сели батарейки. Ускользающей тенью он удалился через секцию комиксов и занял свое место за кассой. Олимпия надкусила круассан с начинкой и задумалась об этом странном юноше, внимательном и почти всегда молчаливом, который, казалось, угадывает ее желания прежде, чем они успевают оформиться. Полная противоположность Бернару: тот, должно быть, пробудился от своего поэтического сна, ибо начал забрасывать ее сообщениями в Ватсапе со скорострельностью автоматической винтовки.

Она уже собиралась открыть сообщения в мессенджере, когда в кафе вошел Альберт с влажными волосами и в облегающей футболке с номером 15 на спине, как у звезды Кубка мира по футболу Меган Рапино[18].

– Ты откуда? – поинтересовалась Олимпия, выходя из-за стойки, благо ни одного клиента так и не появилось.

– Из спортзала. Вот заскочил узнать, как прошло свидание с европейским любовником.

Олимпия с приятелем уселись за ближайший к стойке столик; ее смартфон пропищал еще пару раз. Это не ускользнуло от Альберта, и он с улыбкой заявил:

– Похоже, прошло отлично! Ну и как все было?

Девушка быстро огляделась и, убедившись, что они одни, поведала все подробности вчерашнего вечера – от встречи перед кинотеатром до первого поцелуя в «Эль Эспинарио».

– А потом что? – нетерпеливо подбодрил Альберт.

– Мы вернулись пешком по бульвару Пасео- де-Грасия и посидели за разговорами пару часов на Пласа-дель-Соль, там куча народа зажигала с выпивкой…

– Звучит не слишком романтично…

– А вот он считает, что романтично, – возразила Олимпия. – Хотя Бернар и увлечен поэзией девятнадцатого века, он говорит, будто у него душа городского поэта. Город вдохновляет его; он считает, что только в толпе можно ощутить истинное одиночество.

– Ну-у… – протянул Альберт с лукавой улыбкой. – Но что еще ты делала вместе со своим лягушатником? Я имею в виду, помимо беседы о высших материях…

– Слушай, ничего такого, от чего нужно так возбуждаться! – возмутилась Олимпия. – Если хочешь знать, целовались ли мы, то да, целовались! Но поначалу это было… как-то странно. То есть не странно, а неожиданно. Это случилось в баре, он там читал текст, на который я его вдохновила…