– А с тобой такое случалось?

Мерседес потеряла дар речи от столь прямолинейного вопроса, впрочем ненадолго.

– Ну конечно, за всю жизнь у меня было полно первых свиданий.

– Я хочу сказать… Вот ты долго ни с кем не встречаешься, а потом вдруг оказываешься рядом с человеком, о котором и представления не имела… и все это только потому, что он обратил на тебя внимание.

– Надеюсь, что и ты обратила на него внимание! – воскликнула Мерседес.

– Ну да, так-то он симпатичный… И романтичный. А еще он пишет письма своей бывшей. Вот к этому я еще не решила, как относиться. Вообще-то, это все, что мне о нем известно.

Мерседес расхохоталась, хотя Олимпия не видела в их разговоре ничего смешного.

– Ты мне напомнила об одном моем ухажере, когда я была примерно в твоем возрасте. Он тоже много писал. Даже если мы должны были встретиться вечером, накануне ночью он брался за перо, а письмо оказывалось в ящике через пару дней. В первое время это казалось мне очаровательным.

– А потом?

– Под конец такая куча писем мне надоела. С учетом того, что он еще и вообразил, будто я стану на них отвечать.

– Ну да, это же гигантский труд…

– Именно так, хочешь верь, а хочешь нет. Зато эта переписка позволила нам очень близко узнать друг друга, мы и сейчас хорошие приятели. – Сменив легкомысленный тон на более серьезный, Мерседес продолжила: – Но мы здесь не для того, чтобы говорить обо мне. Что ты чувствуешь?

Олимпия неспешно приподнялась, села посередине дивана и посмотрела на доктора. На первых порах ей казалось забавным лежать и не видеть, с кем разговариваешь. Именно так подобные сеансы выглядели в старых фильмах. Теперь, однако, девушке разонравилось быть объектом наблюдения и при этом не видеть выражение лица Мерседес. Такое положение представлялось уязвимым.

– Что я чувствую по отношению к чему? – негодующе спросила она. – К завтрашнему свиданию? К новой работе? К призракам?

– По отношению к себе самой, Олимпия. Хотелось бы узнать, как ты себя ощущаешь в собственной шкуре теперь, когда ты уже совершеннолетняя и можешь делать со своей жизнью все, что пожелаешь. Тебя пугает такая свобода?

«Мне кажется, будто я не в себе, а вокруг одна чернота», – подумала юная пациентка; однако ей вовсе не хотелось высказывать подобные признания вслух.

– Я не столько боюсь, сколько сбита с толку. Словно пролежала долго-долго в летаргическом сне, а потом все одновременно завертелось. Несколько недель назад мне пришлось определяться с выбором факультета, неожиданно нашла работу, потом появился этот парень… Для меня все это в новинку.

Со вздохом Мерседес ответила:

– Увы, отныне все так и будет. Быть взрослым, знаешь ли, это подразумевает.

– Что подразумевает?

– Не иметь ни малейшего представления о том, что произойдет дальше. Словно до этого момента ты двигалась по проторенной дороге, которую наметили твои родители, а сейчас настала твоя очередь выбирать путь. И нет на свете карты, которая бы рассказала о том, что у тебя впереди. Ну разве это не захватывающе?

– А если бы у меня была карта? – спросила Олимпия и, заметив удивленный взгляд Мерседес, пояснила: – А если бы существовал атлас, в котором некто намного более мудрый, чем я, сумел постичь непостижимое?

– А что для тебя означает «непостижимое»? – заинтересовалась Мерседес, и в этот миг раздался стук в дверь.

Дверь приоткрылась, и какой-то юноша смущенно предупредил:

– Вас ждет следующий пациент, доктор.

– Спасибо, что сообщили, – промолвила Мерседес, глядя на часы. – Я немного увлеклась.

Тем временем Олимпия оставила на столе деньги за визит и двинулась к выходу, мысленно отвечая на вопрос психотерапевта: «Любовь. Самое непостижимое в нашей жизни – это любовь».