Когда Олимпия оказалась в дверях, Мерседес ей пожелала:

– Счастливой новой вселенной!

Олимпия подошла ко входу в кинотеатр «Верди» за несколько минут до назначенного часа. Тем вечером бульвар Пасео-де-Грасия бурлил от пестроты нарядов и гула голосов. Жители Барселоны и иностранцы болтали на всевозможных языках, ходили по барам, гуляли по боковым улочкам, не имея представления о том, насколько важен был этот вечер для Олимпии.

Достав из кармана мобильник, девушка посмотрела на время. Без одной минуты семь. А вдруг он не придет? Вдруг вообще решил ее кинуть? А вдруг с ним что-то случилось и он не может предупредить, что не придет, а она так и будет торчать тут всю ночь, как героиня всех этих трагических песен?

– Привет…

Это слово прервало ее тягостные размышления. Бернар подошел к ней со спины и сейчас улыбался, слегка склонив голову набок.

– Привет! – воскликнула она в ответ чуть громче, чем собиралась.

– Я рад, что ты пришла.

Не давая ей времени произнести дежурное «И я тоже», Бернар нагнулся и четыре раза, как принято в Париже, расцеловал ее в обе щеки.

– Хочешь посмотреть какой-нибудь фильм или… – поинтересовалась Олимпия, слегка задохнувшись от подобного приветствия.

– Нет, но хорошо, что мы встретились здесь, потому что я люблю кинотеатры. Знаешь, по-моему, они немного похожи на книжные магазины. Эдакие кладовые разных историй. Здания, видевшие столько проявлений чувств… Вот мы с тобой наверняка запомним, что наше первое свидание состоялось у дверей кинотеатра.

Олимпия сглотнула слюну, не зная, что ответить. Бернар так страстно говорил обо всем, что оставалось только слушать его.

– Мне бы хотелось посидеть в открытом кафе, на какой-нибудь террасе, – сообщил он. – Отличная погода, правда?

Не дожидаясь ее ответа, юноша зашагал вперед, и Олимпия последовала за ним. В глубине души ее тоже не слишком прельщала перспектива сидеть в темном зале с тем, с кем едва знакома.

Свободный столик нашелся на Пласа-де-ла-Виррейна[15]. Девушка заказала лимонад, а Бернар пил кофе со льдом.

– Знаешь, этой ночью я глаз не сомкнул, – признался француз. – Я так ждал сегодняшней встречи! Все мои мысли были о тебе; и тут мне пришла в голову идея, и я даже встал, чтобы записать ее. Вдохновение, видишь ли, озаряет не по расписанию…

– Ну конечно, – согласилась она, ощущая неловкость. – А… можно почитать?

– Когда-нибудь потом. А то если я все секреты выдам тебе сегодня, чего ради тебе встречаться со мной дальше?

– Ради того, что всегда найдутся новые истории, чтобы рассказывать друг другу.

– Тouché[16].

Олимпии потребовалось несколько секунд, чтобы распознать выражение, столь безупречно прозвучавшее с французским прононсом, и она невпопад рассмеялась, тут же решив, что не следовало хохотать так громко. У нее вспотели руки. Почему у нее потеют руки? Она всегда все портит. У нее нет такой фантазии, такого темперамента, как у него. Она никогда не думала про романтику дверей кинотеатров, да и засиживаться до рассвета за записями ей не доводилось. Максимум – чтобы досмотреть сериал. На какой-то миг, впервые в жизни, ей захотелось иметь талант и страсть к живописи, как у матери. Или же увлекаться оригами. Да все равно чем! По крайней мере, так она смогла бы поддержать разговор.

К счастью, Бернар с удовольствием говорил о себе любимом: о том, как ему нравится Барселона и какой это жизнеутверждающий опыт – жить здесь.

Впрочем, иногда он задавал Олимпии вопросы про ее жизнь, но то ли ответы были слишком туманные, то ли она в принципе была не в состоянии рассказать ничего интересного – так или иначе, разговор опять возвращался к его персоне.