– А то, что он пытался навести на нас эльфов? Вы и за это его простили?

– Думаю, он не пытался, а уже навел, – сказал Питер. – Такое существо, если что задумает – почти наверняка выполнит. Не тревожься, Хайрам, эльфы нам не страшны. Мне даже нравится, что придется с ними встретиться, я давно мечтал пострелять из бластера.

– Но он хотел убить нас руками эльфов! – воскликнул Хайрам. – Такие вещи нельзя прощать!

– Прощать можно все, – возразил Питер. – «Нельзя прощать» – слова слабого, сильному духом можно все. Я прощаю Серого Суслика, я не собираюсь ни мстить ему, ни наказывать. Знаешь почему?

– Почему? – спросил Хайрам.

– Потому что, будь я не высокорожденным дьяконом, а презираемым и гонимым полукровкой, я поступил бы точь – в-точь, как он.

Хайрам вздрогнул, его глаза осветились ужасом.

– Вы иногда такое говорите, святой отец, – пробормотал он. – Представить себя гонимым полукровкой…

– Не бойся думать о страшном, Хайрам, – посоветовал Питер. – Отринь запреты в собственных мыслях, и ты освободишь свой разум. Истинной силой духа наделяется только свободный разум, об этом не принято говорить, но это так. Подумай над моими словами, Хайрам.

– Я подумаю, святой отец, – сказал Хайрам, склонив голову. – Благодарю ваше преосвященство за полезную лекцию.

– Благодарность принимается, – улыбнулся Питер. – Изыди, благословенный. Хотя нет, погоди, вместе пойдем. Наш полукровка возвращается вместе с орчонком. Не соврал, засранец.

– Два Воробья, выходи! – крикнул Серый Суслик.

Два Воробья не знал, что ему делать. Вчера учитель ясно говорил, что мальчик не должен выходить из укрытия, что бы ни случилось. Но входит ли в это «что бы ни» то, что сам учитель лично отменяет собственный приказ? У воинов предыдущий приказ отменяется последующим, но Два Воробья не воин, а разведчик. Распространяются ли правила воинов на разведчиков? Два Воробья размышлял, а учитель продолжал кричать:

– Выходи, жабоголовый трус! Ты прячешься в этих кустах, я знаю!

Два Воробья принял решение. Свистнул особым образом, подзывая лошадь, и вышел на свет божий, ведя лошадь за уздечку. Свет заходящего солнца ударил в глаза и заставил прищуриться, так всегда бывает, когда выбираешься из полумрака эльфийских кущ на открытое место. А в Черном Лесу, говорят, вообще не бывает дня, там всегда темно, как ночью.

– Прости, учитель, – сказал Два Воробья. – Я плохо прячусь.

– Ты хорошо прячешься, – возразил Серый Суслик. – Мне не в чем тебя упрекнуть. Скажи, ты выполнил мой приказ?

– Не совсем, – смутился Два Воробья. – Я забыл, что надо кричать и оборачиваться. Я испугался. Я видел эльфа, он метнул камень в меня.

Серый Суслик вздрогнул. Внимательно осмотрел мальчика и спросил:

– Куда ты ранен?

– Никуда, – ответил Серый Суслик. – В подпругу камень угодил.

– Повезло, – сказал учитель. – Но след-то хороший оставил?

– Я забыл, – снова смутился Два Воробья. – Испугался. Я не оставлял хороший след, он сам такой получился.

Пока Два Воробья говорил все это, лицо учителя становилось все более грустным, но когда мальчик произнес последние слова, Серый Суслик рассмеялся.

– Ты меня так до мангала доведешь! – воскликнул он. – Ты молодец, Два Воробья, отличный разведчик, я тобой горжусь!

– Спасибо за похвалу, учитель, – сказал Два Воробья.

Они сели на лошадей и поехали к лагерю высокорожденных. Два Воробья заметил, что у рыцаря Шона забинтована голова.

– Что случилось с добрым господином Шоном? – спросил Два Воробья.

– Слизень он чернолесный, а не добрый господин, – ответил Серый Суслик. – Это я ему ножом засветил. Жаль, в горло не попал.