Однажды Харакс отправился проследить отгрузку товаров, я сопровождал его. Я поделился с ним своими размышлениями. Я думал, что услышу возражение, но он мягко улыбнулся:

– Ты прав, сестра – женщина моей жизни. Впрочем, то же самое чувствуют все, кто ее встречает.

– Ты не преувеличиваешь?

– Сразу видно, что ты не знаком с моей сестрой.

Его партия товаров – золотая руда из Нубийской пустыни, слоновая кость с Дальнего Юга – запаздывала, и задержка приводила Харакса в отчаяние. Однажды вечером, желая немного его ободрить, я предложил ему помочь разобраться со счетами – эту заботу он, тяжко вздыхая, изо дня в день откладывал. Он все записывал, но на отдельных листах папируса, и мы потратили не один час, чтобы восстановить порядок его закупок и продаж в последние месяцы. Потом я принялся вычислять: складывать, вычитать, умножать. И неудивительно, что в коммерции Харакс оказался не более последовательным, чем в иных делах: тратил больше, чем зарабатывал.

Боясь, что ему будет невыносимо взглянуть правде в глаза и он рассвирепеет, я принялся очень осторожно, столбец за столбцом, показывать ему катастрофическое состояние его счетов. Внимательно слушая с видом восьмилетнего ребенка, он смиренно прошептал:

– Забавно… Ты напоминаешь мне сестру, когда она меня распекает. Корит, что я транжирю деньги наших родителей.

– Я не знаю стоимости вашего состояния, Харакс, но утверждаю, что ты расходуешь все больше и больше и ни разу не заработал. Оставишь свою семью без крыши над головой, если продолжишь в том же духе.

– Неужто правда? – беспечно отозвался он.

– Ты разоришь свою сестру, – усилил я натиск, ввернув более весомый, по моим представлениям, аргумент.

– Разорить сестру? О, это невозможно. Ее богатство хранится в другом месте. Она всегда найдет выход из положения. Сразу видно, что ты не знаком с моей сестрой.

Пока Харакс томился в ожидании доставки ценных товаров, мы с Нурой осваивались в этой новой жизни. Первое восхищение прошло, и нас мало-помалу настигло разочарование.

Многое изменилось. Хотя мы уже давно перестали бояться новшеств, здешние нравы были нам не слишком приятны: в этом торговом порту все трудились не покладая рук, пеклись только о прибыли, а чувства были не в ходу. Каждый вынюхивал выгодное дельце, и общепонятным языком был язык цифр. Трудиться – ну хорошо, а ради чего? Нам не нравилась здешняя манера завязывать отношения и лелеять надежды, поклоняться богам и совершать обряды. Мы пришли из мечтательных цивилизаций, где важное место отводилось грезам и размышлениям, а потому здешние обычаи казались нам страшно приземленными.

Между тем наша чета преодолевала непростой период. Мы жили больше инерцией привычки, чем истинной близостью. Было ли этого достаточно? Моему искреннему объяснению с Нурой что-то мешало, между нами выросла стена недоверия. Эпизод с пирамидой еще не отошел для меня в прошлое, я упорно не хотел видеть в нем ошибку или ребяческую выходку, он казался мне предательством, ведь Нура приняла решение, со мной не советуясь. А потому во мне поселилась новая забота: боготворить Нуру не означало теперь признавать за ней абсолютную власть; она должна была меня уважать, без этого моя любовь могла меня разрушить. Поэтому я участвовал в наших дискуссиях очень вяло. Что стало с моим единокровным братом Дереком? Где искать Нуриного отца Тибора, обреченного на бессмертие в преклонном возрасте, когда он уже был близок к предсмертной агонии и готовился шагнуть в вечность? Эти вещи занимали меня живейшим образом, но мне не хотелось обсуждать их с Нурой, утратив с ней душевную близость.