– Я совершеннолетняя, поэтому на мои поиски бросились бы только через пару суток, мам.

– Это не смешно, Татьяна, – зашипела она.

– Ты не Танечка, что ли? – еле сдерживая смех спросила Лина, бросив на меня удивленный взгляд. – Ах, ты Татьяна… Тогда прости, наша встреча была ошибкой. Мою первую няню звали Татьяна и она насильно заставляла меня есть кашу!

– Я сменю имя ради этого!

– Тогда хорошо, – Лина снова вернула голову на мои колени, словно и не собиралась вставать с пола. – Будешь Агриппиной.

– С чего это? – возмутилась я, чуть сжав её волосы.

– Просто только это имя у меня не вызывает никаких неприятных воспоминаний.

– А ты… А ты… тогда будешь Евдокией!

– Фу-х, отлегло. Отличное имя!

– Дурынды, – рассмеялась мама и включила свет. Я только теперь поняла, что мы сидели в темноте, и лишь уличные фонари, заполняли кухню своим мягким светом. – Чаем угостите? А то не очень хочется домой, там беснуется отец.

– Так, может, наоборот? – Лина нехотя встала, долго рассматривая след от своих слез на моих серых спортивных штанах.

– Нет, я дала ему успокоительное, пусть ложится спать, – мама сняла шубу, аккуратно положила её на диван терракотового цвета.

Я стала озираться по сторонам. Все было вроде очень знакомым, благодаря типичным планировкам, но в то же время иным. Здесь было ярко, но уютно, серый, довольно темный цвет стен словно успокаивал, очень гармонично сочетаясь с натуральным цветом деревянного паркета, давая ощущение тепла и уюта. И даже яркий диван не отпугивал, а наоборот, соединял воедино все мелочи: цветочные кашпо на высоких ножках, фотографии в белых рамках, что висели почти повсюду, мягкие кресла в клеточку и небольшой ковёр с высоким ворсом.

– У тебя очень красиво, – с восторгом протянула мама, обходя комнату. – Как в журнале.

– Спасибо, Тамара Петровна, – Лина захлопотала на кухне, бряцая шкафчиками. – Но я все сама.

– Серьезно? – я стала медленно двигаться по гостиной, рассматривая каждую мелочь.

– Да, – Лина пожала плечами, словно в этом не было ничего особенного.

– Скромница, – я подмигнула маме, застывшей у стеклянной витрины, некоторые полки которой были разбиты, а осколки валялись на ковре. – Эх, так прибраться захотелось. Да, мам?

– Да, дочь, – мама смотрела растерянно, пытаясь понять, что конкретно я задумала. А Лина, словно не слышала нас, продолжая засыпать мукой столешницу.

– Пакеты? – тихо спросила я, а Лина только пнула нижний шкафчик, продолжая напевать себе под нос песенку про Мамонтёнка.

– Пусть мама услышит, пусть мама придёт… – подхватила я, вытаскивая целый рулон мусорных мешков.

– Пусть мама меня непременно найдёт… – не знаю, как себя чувствовала мама мамонтенка, но моя была в полном шоке. Она лишь догадывалась, что нужно делать, ожидая команды. Я кивнула ей на разбитую витрину, а сама вихрем понеслась по комнате, сгребая в пакет оставленные «следы»: автомобильные журналы, парфюм на полке прихожей, визитница, куртка, фотографии со стен. Я сгребала все, что хоть на мгновение напоминало принадлежность к мужскому полу.

– М-м-м… Мам, нас ждёт пицца! – почти шепотом произнесла я, заглядывая через плечо Ангелины. – Второй этаж?

Лина так быстро закивала головой, что катившаяся по щеке слеза упала на белую рубашку, расплывшись чёрным от туши пятном.

– Хорошо, – вытащила ещё рулон и отправилась на второй этаж.

Мама быстро поняла правила игры, подпевая Лине, она тщательно обыскивала шкафчики гостиной. Я махнула ей головой в сторону гостевой и ванной, а сама отправилась на второй этаж. Нравилось ли это мне? Определенно нет, бродить по незнакомому дому, заглядывать в шкафы – все это было для меня дико. Но слыша дрожащий голос Лины, что как заевшая пластинка пела одну и ту же грустную песню, я плюнула на свои принципы, распахнув первую дверь. Как оказалось, Лина мне помогла. Все шкафы гардеробной были вывернуты наизнанку, а пол спальни больше напоминал свалку, скрыв под лоскутами истерзанной одежды рисунок паркета. Я просто сгребала все в пакет, пытаясь не выбросить ничего лишнего. Но проблема была в том, что я плохо понимала в этом хаосе, что лишнее, а что нет.