– Тогда ты все понимаешь, – Лина наполнила чашку ароматным облепиховым чаем, а потом положила свою руку поверх моей и довольно сильно сжала. – Это мне должно быть стыдно. Это из-за меня тебя так тригернуло. Нельзя так врываться в чужие жизни.

Лина вскочила со стула и стала ходить по кухне, отталкиваясь от одной стены к другой.

– Нельзя тащить проблемы, не узнав, способен ли человек принять тебя в данный момент, способен ли он вынести не то что дружбу, а просто нахождение рядом постороннего человека! Прости меня! Просто ты такая счастливая, такая радостная, от тебя словно исходит тепло. К тебе хочется прикоснуться, – Лина села на корточки и положила голову мне на колени, обхватив руками за икры. – Я давно наблюдала за тобой в окно: как ты танцевала с Шаней между коробок, как радовалась снегопаду, сжимая красную кружку с какао в руках, как рисовала на запотевшем окне и оставляла отпечатки собачьей мордочки.

– Я не люблю какао…

– Это я додумала, потому что ты стала моим спасением. Я наблюдала за странно-веселой девочкой и… – Лина задрала рукав объемного синего свитера, обнажив перебинтованное запястье. – … и вызвала скорую сама себе. Если эта девчонка смеётся, значит, и я буду.

– Лина… – я была просто в ужасе. Не знала, что сказать, судорожно вспоминала наши с ней посиделки и одновременно корила себя за невнимательность. А с другой стороны, заметь я это раньше, ничего бы не поменялось, потому что я не смогла бы себя заставить задать ни одного грёбаного вопроса.

– Запястье…– Лина снова опустила рукав, положила голову на колени и закрыла глаза. – Обидно, потому что это видное место. Мозг сделает своё дело, вытеснит все воспоминания о нем, исчезнет запах, голос, лицо, но благодаря собственной слабости, я буду каждый день наблюдать уродство любви.

– Разве любовь может быть уродливой? – я запустила пальцы в её шикарную рыжую гриву, ощутив жар кожи, стала слегка массировать, как делала это мама, когда успокаивала меня в детстве. – Любовь всегда прекрасна. Просто слепа. Мы не способны оценить человека, с которым дружим или с которым делим постель. Они в нашей голове идеальны во всем. Вспомни свою первую любовь… Лично в моих воспоминаниях он был принцем, а теперь, спустя двадцать с лишним лет, перелистывая школьный альбом, я вижу белобрысого смешного мальчишку без двух передних зубов. Способность любить делает нас людьми, а уже поступки говорят о человечности. Я не намерена лишать себя воспоминаний, ведь ты сама сказала, что все лишнее мозг сотрёт сам.

– И тебе не страшно?

– Страшно, но ещё страшнее, если я из-за тех пятен, что остались в моем воспоминании, пропущу свою жизнь, как песок сквозь пальцы. Нет, этого я себе никогда не прощу, я хочу наблюдать за каждой песчинкой, и не намерена закрывать глаза.

– Бесишь ты меня, – вздохнула Лина, сжимая мои ноги ещё крепче. – Несколько часов назад ты, как птица подстреленная закатывала глаза, а сейчас говоришь так красиво и правильно.

– Я не знаю, как правильно. Но ведь я только учусь, а делать работу над ошибками нас учили в школе. И, наверное, не зря.

– Философ…

– Любовь исцеляется раны, затягивает шрамы, лечит души и заставляет улыбаться, – в дверном проеме стояла мама. Было заметно, как она нервничает, переступает с ноги на ногу, сжимая дверной косяк до белизны костяшек. – Нужно верить.

– Мам, а тебе не говорили, что подсушивать плохо? – хихикнула я, наблюдая за ней.

– А тебе не говорили, что убегать из дома – преступление против родительской любви? Папа уже в милицию хотел звонить!