Уж лучше пусть хан сражается на словах, пусть покупает новых союзников, соблазняет их серебром и золотом, ублажает наложницами и изысканными яствами.

А Шункару и в мирном Анкачи всегда найдутся дела. Смерти Темирану желали, и когда он воевал, и когда строил мир. А значит, рядом с ним всегда должны быть такие, как Шункар, верные телохранители, которые никогда не ударят в спину.

Хан ценил Шункара и уважал. Некоторые даже по глупости думали, что хан Темиран считает Сокола другом. Но он не позволял себе таких заблуждений – всегда знал своё место, и понимал, как велика пропасть между ханом и обычным ратником, пусть и лучшим во всем Анкачи.

Да и о самом главном тоже забывать не стоило – о том, кто он такой, и какая кровь течёт в его жилах. Алия всё верно сказала: своим он никогда в Степи не станет, сколько бы ни старался.

Но он и не старался. Всегда был сам по себе, держался в стороне.

Наверное, этим и заслужил особое уважение хана. Да и не только его. К мнению Сокола порой прислушивались самые знатные баи Анкачи. Да, ему завидовали, кто-то, пожалуй, даже ненавидел, но при этом с ним считались.

И порой оставалось лишь удивляться, как причудливо сложилась его судьба. Ведь он вполне мог оказаться на том же невольничьем рынке, где купил сегодня Алию.

А он… не последний человек в ханском дворце, и именно Шункару Темиран даёт самые важные, сложные поручения – например, куда-то тайно доставить письмо или встретить и сопроводить в Анкачи очередного несговорчивого соседа, с которым хан намеревается заключить союз.

Это уж не говоря о том, что жизнь самого Господина Степей зачастую в руках Шункара.

Порой хан даже мог заглянуть в гости к своему ручному Соколу. Вот так, без предупреждения, по-приятельски, в очередной раз подтверждая байки о том, что они, дескать, друзья.

***

Алия показалась во дворе, и Сокол тотчас отвлёкся от своих мыслей…

Он ждал её, ведь она непременно должна была пересечь дворик, чтобы вернуться на женскую половину.

«Ещё не нагляделся за сегодня?» – зло уколол Шункар сам себя.

Но что толку с тех насмешек, если на неё хотелось любоваться бесконечно.

Сейчас она шла, понуро опустив голову и плечи, так что уже подсохшие после купальни волосы скрывали большую часть лица. Платье с чужого плеча висело на ней бесформенным мешком. Но она всё равно умудрялась быть прекрасной.

Алия внезапно остановилась у почти облетевшего куста роз.

Что её там могло заинтересовать? Одни сухие ветки, шипы, да пара уцелевших чудом листьев. Но она протянула руку, аккуратно, чтобы не уколоться, потрогала что-то там, и внезапно улыбнулась.

Кажется, это была первая настоящая улыбка, которую он увидел на её губах – тёплая, добрая, светлая, искренняя.

Шункар едва удержался, чтобы не окликнуть её в окно. Так хотелось знать, что же пробудило в сердце этой колючки радость.

Сокол понимал, отчего она стала такой. После всех испытаний, что уже выпали на долю этой девчонки, ещё и не так кусаться и жалить начнёшь. Но как бы ему хотелось, чаще видеть на её дивном лице вот такую нежную, тёплую улыбку.

Вскоре Алия исчезла в доме, а Шункар ещё долго стоял и смотрел на бледно-жёлтые камни, по которым только что ступали её босые ноги.

Мыслей в голове уже не было, лишь какие-то смутные ощущения: мимолётные прикосновения к её коже, аромат волос, горячие слезы, впитавшиеся в его рубаху, мягкость её тела, тихий стук сердца, жар дыхания, горестные рыдания, яростное пламя в синих глазах. Он собирал по осколкам всё, что принёс этот день, и выходило так, что теперь эти обрывки, мгновения рядом с ней и заполняли всю пустоту его одиночества, складывались в какой-то новый, причудливый рисунок, как кусочки цветной смальты в заморской мозаике.