***

12. 12

За всеми этими непростыми разговорами и ещё более тяжёлыми думами Шункар напрочь забыл про обед. Зофия, не дождавшись, сама явилась напомнить, что пора бы хозяину подкрепиться.

Причём времени с тех пор, как его покинула Алия, уже минуло больше чем достаточно, а Сокол и не заметил.

Это уже начинало пугать по-настоящему.

Может, этой колючей девчонке, в самом деле, подвластны какие-то чары? Иначе как объяснить, что рядом с ней он словно переставал замечать мир вокруг?

Он далеко не юнец и знал разных женщин, его не смутить нагим телом или жарким поцелуем. Но этой дикой Пташке не нужно было даже прикасаться, чтобы разжечь в нём огонь желания. И уже одно то, что она просто стояла рядом, смотрела на него, говорила, пусть даже и колкие дерзости, наполняло сердце таким непривычным восторгом, трепетным и жарким. Он почти ничего про неё не знал, но, чудилось, будто способен угадать даже её мысли. Никогда прежде ни одна женщина не пробуждала в суровой душе воина таких странных чувств.

Даже сейчас, усевшись за щедрый стол и рассеянно поблагодарив Зофию, Шункар забрасывал в рот еду, почти не замечал дивного вкуса блюд, приготовленных доброй старой веллой. Все его мысли снова были о хрупкой, нежной Пташке, которую он совсем недавно бережно держал в своих объятиях.

Он убрёл в этих мыслях так далеко, что удивлённо вздрогнул, когда к нему обратилась Зофия.

– Господин, ты уж прости меня, старую, что я смею тебя допытывать… – смущаясь и пряча глаза, робко начала служанка. – Конечно, не моё это дело, но… уж больно мне девочку жалко! Что ты такое гадкое ей сказал? Какими словами обидел?

– Сказал? Что сказал? Как обидел? – растерянно захлопал глазами Шункар. – Ничего я не говорил! Не пойму, о чём ты?

– Ну… что ты её не словами, а делом обидел, я и вовсе думать не хочу, – сердито поджала губы старушка.

– Зофия! – гневно одёрнул её Сокол. Услышать такое от старой веллы было ой как досадно. – Ладно бы кто чужой… Но ты-то меня столько лет знаешь! Не совестно такое говорить?

– Прости, господин Шункар, прости! Видно, совсем из ума выжила, старая! – замахала руками женщина, покраснев от стыда. – Просто не знаю уже, что и думать…

– Да объясни толком, что случилось?! – Сокол и так ел не в охотку, а теперь и вовсе позабыл про обед.

– Так плачет она, господин, – вздохнула Зофия и сама смахнула блеснувшие на глазах слёзы. – Как вернулась от тебя, так всё плачет и плачет. Я спрашиваю, что случилось, чем помочь, господин что сказал, или болит что? Она только головой мотает и снова ревёт. Уже второй час, поди, без остановки! Разве так можно? Как бы не расхворалась! И так чуть живая, и спина рассечена… Так ещё слёзы лить надумала…

Шункар не дослушал печальные бормотания женщины, отшвырнул скомканное полотенце, которое всё это время терзал в руках, и вскочил из-за стола.

– Господин… – испуганно долетело в спину, но Сокол уже летел прочь.

***

Врываться вот так к чужой тебе девице, конечно, было совершенно непозволительно. Но меньше всего сейчас Шункар думал о приличиях.

Слова старой веллы разбередили в душе ещё более странные и незнакомые чувства, чем те, что уже поселились там сегодня.

Лишь оказавшись в комнате Алии, Сокол приостановился у порога на мгновение, смутившись. Но, отыскав её взглядом и убедившись, что она одета и, вообще, пока его даже не заметила, уже смелее подошёл ближе.

Алия, в самом деле, лежала, отвернувшись к стене, уткнувшись в подушку, сжавшись, обхватив себя руками. Она уже не плакала, как говорила Зофия, но дрожала всем телом, всхлипывала и даже постанывала тихонько, мучительно.