Он всё это знал, всё понимал, но странная тяга с каждым мгновением лишь росла и набирала силу.

Это всё от безделья! Точно. Вот завтра пойдёт на службу, как обычно, там будет некогда думать о всяких синеглазых колючках.

В конце концов, он решил не ждать вечера, а прямо сейчас взять деньги и сходить вернуть долг Рашаду. Может, так из головы выветрятся эти глупости.

***

Решил – сделал. Сокол не любил тратить время напрасно.

Шункар отсчитал двести дирхемов, с тоской взглянул на то, что осталось на дне небольшого сундучка, где он держал свои сбережения.

Да-а-а… И на это ещё до конца месяца надо как-то прожить.

С голоду они, конечно, не умрут. Уж на то, чтобы прокормить Зофию и его новую рабыню, денег хватит. Вряд ли Алия много ест… Небось, клюёт, как пташка, по зёрнышку. А сам Шункар всегда может наведаться на ханскую кухню.

Но ведь девчонке ещё надо купить одежду и обувь. Да и другие траты могут случиться.

При крайней нужде, конечно, всегда можно пойти на поклон к хану, чтобы тот выдал жалование раньше срока, но просить Шункар ненавидел ещё больше, чем брать в долг.

Ладно, что-нибудь придумает, выкрутится… Это всего лишь деньги.

Зато белые плечи этой дерзкой кошки больше никогда не почувствуют на себе, что такое плеть. И никакой мерзкий жирный бай не опозорит её при всём народе, содрав одежду, и… не возьмёт её силой.

Да что это за напасть? Опять все мысли о ней! Хватит, Сокол, хватит!

Ты же собрался к Рашаду – так иди!

Ушёл он недалеко…

Прежде чем отлучиться, решил предупредить Зофию, куда отправляется и как скоро вернётся. Всё-таки за Шункаром могли прийти в любое время дня и ночи, и если кто-то явится, Зофия должна знать, что ответить.

Обычно служанку можно было застать на кухне, где она хозяйничала чаще всего. Вот и сейчас Шункар вышел во внутренний двор, направляясь к ней, но внезапно остановился, прислушиваясь.

В открытое окно долетали не только дивные ароматы свежей выпечки, но и пара женских голосов. Говорили они негромко, но Шункар слышал каждое слово. Привычку подслушивать Сокол всегда считал недостойной и гадкой, но сейчас, изменяя собственным принципам, не удержался от этого низкого занятия. Ему отчаянно хотелось знать, что на самом деле думает эта вредная девица, а ведь ему в лицо она снова будет говорить только дерзости и насмешки.

– Ешь, дочка, ешь! Не смущайся! Наголодалась, бедная… – ворковала заботливо Зофия. – Ничего, теперь будешь сыта да хозяином обласкана.

– Спасибо, госпожа! – чуть невнятно отозвалась Алия, видно, жевала что-то. – Спасибо за вашу доброту! Только ласки хозяина вашего мне не надо. Пусть только попробует…

– Ох, глупая! Я же вовсе не о том, – рассмеялась Зофия. – Я к тому, что повезло тебе. Господин Шункар добрый хозяин, зря не обидит. Я у него уже пять лет живу. За всё время слова плохого не сказал. А если даже дойдет до того, о чём ты подумала, бесстыдница, – Зофия перешла на шёпот, хоть и не могла знать, что Шункар её слышит, – так тоже ничего тут плохого не вижу. Ваше дело молодое… Коли всё по любви да согласию, так ничего в том дурного нет. Если такой мужчина тебя в свою постель возьмёт, благодарить надо Отца-Небо и Мать-Землю! Редко какой наложнице этакое счастье выпадает. Собой хорош. Молодой, статный да сильный. В Анкачи уважаемый. И деньги имеет и сердце доброе. Чем тебе не угодил, не пойму?

– Уважаемый… – зло фыркнула девчонка. – Хану продался за серебро. Степняки наши деревни жгут, велларов как скот режут, в полон угоняют, а он их хану ноги целует…

Шункар стиснул зубы до хруста. Её слова ударили по душе хлёстко, как пощечина.