Голодная Маша даже смутиться не смогла. Слышал Андрюша про себя на коленях и с ирисами или нет, а буфет в библиотеке закрывался ровно в семнадцать ноль-ноль.

— Какой такой разговор? — резко спросила она, продолжая рваться вперед. Андрюша вынужденно тоже ускорил шаг.

— Так ведь оказалось, что меня хотят сразу три барышни! Словесница с третьего курса, такая, ну знаешь… Длинная. И первогодка с кудрями.

— А третья? — насторожилась Маша.

— Да кто ее знает… какая-то совершенно невзрачная девица, ее даже описать никто толком не смог… Мария, ты должна мне помочь.

— С чем? — изумилась она.

— Ну… — он очаровательно улыбнулся. Сверкнули ямочки. — У тебя же аналитический склад ума, и ты мой друг. Вот и скажи, с кем из них мне встречаться.

— А Циркуль считает, что я словесник, — ляпнула Маша, растерявшись от неожиданности. Ее великая любовь собралась встречаться с кем-то другим. Что ж, ладно, это вполне ожидаемо. Маша всю жизнь просидела на скамейке запасных, и ничто не предвещало, что она скоро ее покинет.

— Ты же черчение любишь, — озадачился Андрюша. — Откуда вдруг взялась лингвистика?

— Вот такая я разносторонняя, — пробормотала она, думая о Дымове и таинственном зеркале-артефакте. Неужто и вправду этот чокнутый препод сподобится на такие метаморфозы?

— Так с кем мне встречаться? — поторопил ее Андрюша, потому что впереди уже маячили величественные своды библиотеки.

— С первогодкой.

— Почему?

— Она на два года моложе, проживет дольше.

— Ну, Маша! — простонал Андрюша. — Может, тебе познакомиться с ними поближе?

— Мне? — поразилась она. Маша не могла себе представить, чтобы она просто так, без важной необходимости, вдруг заговорила с незнакомками. Да у нее язык к гортани присохнет. — Прости, Андрюша, но тут я тебе не помощница. Я же интроверт, который совершенно не разбирается в фиглях-миглях. Так что сам, все сам. А мне учиться надо.

Он посмотрел на нее с таким упреком, как будто Маша призналась, что торопится сожрать парочку младенцев перед сном.

— Ты серьезно? — спросил он с обидой.

Маша вздохнула. С учебкой шутки плохи. Не успеешь оглянуться, как схватишь четверку.

***

В общагу она прокралась уже затемно.

Возвращаться в это вдруг ставшее опасным место было страшно.

Именно здесь Машу собирались кроваво прикончить.

Почему никто не прислушался к ее здравой идее переехать? Потому что душегубица достанет тебя где угодно, было бы желание, подсказала сама себе Маша.

Поджилки все равно тряслись.

Прошмыгнув по лестнице и вздрагивая от привычных звуков, она замерла перед их комнатой, услышав из-за приоткрытой двери свое имя.

— Машка-то? — говорила Анька с хозяйственно-бытового. — Да она, считай, невидимка. Слова не скажет, только все зубрит да зубрит. Тихая, что твоя мышь…

Что плохого в мышах? Всяко лучше, чем пиявки, например, или змеи.

Маша вошла в комнату.

Первое, что ей бросилось в глаза, — это четвертая кровать, которая стояла аккурат перед ее, словно преграждая дорогу.

Второе — незнакомая девушка, уплетавшая за обе щеки конфеты. Пухлые, надо сказать, щеки. Крохотный яркий рот. Длинные рыжеватые косы. Вздернутый нос. Сарафан в ромашках.

— О, Машка, — Анька улыбнулась, но не слишком радостно. — А у нас тут пополнение. Вот, знакомься, Лиза из Питера. Перевелась внезапно.

— Здрасьте, — пролепетала Маша, глядя в лукавые круглые глаза и не зная, куда бежать.

Хотелось завопить на манер переполошенной монашки: бесстыдство! Бесстыдство! Мужчина в женской обители!

Но она изо всех сил молчала.

Жить-то хотелось больше, чем вопить.

5. Глава 06

Никогда еще Маше не было так неуютно в комнатке, которую они более-менее успешно делили с девочками. Конечно, ее порой раздражала досужая болтовня, время от времени здесь вспыхивали ссоры, иногда приходилось сглаживать углы, уворачиваться от насмешек или мириться с бардаком, который так и норовила развести безалаберная первогодка Вика Воробьева.