– Пришел на консультацию по диплому. Думаю, заодно и к тебе загляну, а то так никогда и не увидимся. Закончила свою контрольную? – с интересом меня разглядывая, спрашивает Гоша. А я немного теряюсь — все-таки переписка-это одно, а живое общение дается мне с трудом: постоянно сбивают его глаза, губы и спортивные плечи, на которые я просто не могу не смотреть.

– Сдала уже. Морозов меня похвалил, – нервно заламываю пальцы, словно не с другом общаюсь, а на экзамене отвечаю. И жарко так, хоть под душ беги!

– А я тебе конспекты принес. Те, что уцелели, – протягивает мне увесистую папку тетрадей, таких мальчишечьих — где спорткар, где девушка, прикрытая лишь одним купальником. – Так что, обещания свои держу. Выросла-то как.

– Неправда, — смущаюсь, и краснею еще больше, когда случайно задеваю его ладонь, забирая протянутые конспекты. – Даже сантиметра не прибавила. А за тетради спасибо.

– Кто у вас, Панфилов? – он кивает на дверь аудитории, а я не могу сконцентрироваться на разговоре, уже окончательно утонув в его глазах. Наверное, смотримся мы комично: красивый брюнет и растрепанная девица, едва достающая ему до груди...

– Странная ты какая-то, Лизка, – когда мое молчание затягивается, Громов глядит на меня с прищуром. – Не заболела?

– Нет, – еле выдавливаю из себя, а щеки уже пылают как маков цвет. Если руку с моего лба не уберет, точно в обморок упаду...

И сколько бы книг я ни прочла, сейчас для меня очевидно — ни один автор так и не сумел подобрать правильных слов, чтобы описать ту гамму эмоций, что ты испытаешь, видя перед собой любимого. С каким наслаждением ты делаешь жадные глотки кислорода, насквозь пропитавшегося цитрусовыми нотками его парфюма, с каким упоением вбираешь в себя мимолетное, невинное касание, удивляясь, почему твоя кожа не сгорает под жаром его нежных пальцев. Нет здесь места ни возбуждению, ни каких тугих узлов внизу живота, и речь моя путается вовсе не от внезапно нахлынувшего вожделения... Любовь — это нечто другое, то, что в первую очередь касается твоей неискушенной души, а уж потом заставляет подгибаться колени...

Вокруг словно и нет никого: ни студентов, ни преподавателей, торопящихся поскорее открыть кабинеты. Лишь я, позабывшая обо всем на свете, и он совершенно расслабленный и не подозревающий, какую бурю внутри меня сумел вызвать своим внезапным появлением.

– Ладно, пойду я... Пара сейчас начнется, опоздаешь еще, – Гоша бьет пальцем по циферблату своих часов, и пятится назад, не спуская с меня глаз. А я уже в его власти: к черту лекции, к черту мечту об автомате, когда он такой реальный, что можно протянуть руку и почувствовать мягкость его смуглой кожи.

– Напишешь потом, смогла ли разобраться в моих каракулях, – бросает мне на прощание, и, махнув напоследок рукой, торопливо уносится прочь.

«Дура! Какая я глупая, беспросветная идиотка!» – закатываю глаза к потолку и ругаю себя за неразговорчивость. Борюсь с желанием броситься вдогонку, крепко прижаться к мужской груди и умереть в его объятиях, навсегда запоминая, как стучит его сердце под моим ухом.

– Лизка, это ведь Громов, да? С пятого курса? – подскочив со скамейки, ко мне подбегает Светка, с недавних пор выкрасившая свою рыжую шевелюру в насыщенный красный. В нетерпении переминается с ноги на ногу, даже не подозревая, как грубо прервала мой поединок с собственными желаниями.

– Ага, – я все так же смотрю вперед, туда, где в последний раз мелькнула синяя футболка и исчезла за поворотом. – А что?

Откуда она, вообще, его знает? Или он не только меня до дому подвозил из лучших своих побуждений? Светка вон какая яркая! Такую никогда не забудешь, не зря же она перевела три пачки краски.