Не надо было соглашаться на брак с ним. Я испугалась, повелась на обещания красивой жизни, и вот она, ее цена.

– И что дальше? – спрашиваю я. – Затолкаешь меня в багажник, увезешь в больницу, прикажешь связать и сделать аборт? Я же все равно окажусь в итоге здесь. Почему ты просто не оставишь меня в покое? Из-за денег? Я могу написать расписку, в течение года ты все получишь обратно…

Кирилл поднимается, и я невольно отшатываюсь.

– Поехали.

– Я с тобой никуда не…

– А я не спрашиваю тебя, что ты хочешь и планируешь. Я тебя информирую: мы уезжаем. Договор с хозяйкой я уже расторг. Все, дома поговорим, давай без представлений. Иначе я просто потащу тебя за шкирку, и ты опозоришься на весь интернет.

И тут, как в плохом кино, меня накрывает приступом токсикоза.

Прежде, чем Воронов успевает хоть что-то сказать, я бросаюсь в ванную. Это несколько минут условной свободы. Последних минут. Дальше – клетка. Я почему-то не сомневаюсь, что так просто муж меня не отпустит, и аборт станет лишь первым этапом в новой жизни рядом с ним. Кирилл не прощает предательства, а то, что я сделала, в его картине мира ничем иным не является.

– Ты в порядке? – интересуется муж, когда я умываюсь.

– Нет, черт возьми, я беременна и у меня токсикоз! – рычу я в ответ.

– У тебя две минуты. Я не шучу, Полина, я выломаю дверь.

Я удивленно смотрю на отражение в зеркале. Воронов думает, я что-то с собой сделаю? Или что… сбегу через вентиляционную шахту, как в американском кино?

Скорее всего, он так зол, что просто бесится от одного моего вида. И я понимаю, что совсем не знала мужа. Что такое год? Крошечный отрезок времени, пролетевший, словно его и не было. Лекции, семинары, зачеты. Совместные ужины с вежливыми беседами. Редкие прогулки и вылазки в выходные. Отпуска, в которых я наслаждаюсь отдыхом, а он работает, издалека поглядывая на меня, как на неведомого зверька. Одна-единственная ночь, которую он даже не помнит.

Я закрываю глаза. Ненавижу ту часть себя, которая рада его видеть. Которая скучала.

Выхожу из ванной под настороженным взглядом Кирилла. Не могу смотреть ему в глаза, боюсь сорваться, потому что мне очень страшно. Я не знаю, как выпутаться. Не знаю, как вернуть равновесие в только-только начавшую складываться жизнь.

Я хочу спросить. За что? Почему? Что будет дальше? Что мне сделать, чтобы он больше не мучил?

Но слова застревают в горле. Словно в трансе я спускаюсь следом за Вороновым, под неусыпным контролем охранника, вниз, к машине и забиваюсь в угол на заднем сидении молясь, чтобы муж сел впереди.

Увы. Кирилл садится рядом. Щелкают замки на дверях – клетка захлопнулась.

Машина мягко трогается с места. Куда мы? Наверное, в аэропорт. Воронов летает частными рейсами, так что через пару часов мы будем дома. Или в больнице, что вероятнее. Времени остается совсем немного, еще пара недель – и никакая клиника не возьмется за аборт.

– Что я сделала не так? – вырывается у меня.

– Что? – Кирилл отрывается от смартфона.

– Как сильно надо ненавидеть, чтобы вот так, через всю страну, гнать, чтобы уничтожить любой намек на близость? В какой момент я стала настолько тебе противна? Или все дело в отце, в вашем прошлом?

– Я не ненавижу тебя, – после долгой паузы отвечает Кирилл.

– Не верю. Так можно поступать только из ненависти. Сильной.

– Поговорим дома. Без лишних ушей.

Он кивает на охранника, и я снова отворачиваюсь, прислоняясь к холодному стеклу. Дома… раньше я считала домом квартиру, в которой прожила большую часть жизни. Там у меня была небольшая комната, заставленная стеллажами с книгами и блокнотами. С удобным креслом и маленьким столиком из икеи. На него помещались лишь книжка и чайная пара, но мне нравилось сидеть за ним, наблюдая, как во дворе бегают дети.