Домой мы попали около одиннадцати, после объявления победителя, включили магнитофон, набрали воду в тот же бассейн, в котором проходили соревнования, и девушки с визгом плюхнулись в него, таща за собой порядком выпивших парней. Началась громкая вечеринка, с танцами и, похоже, сексом, если судить по тому, как парочки удалились по разным углам пустых домов, и откровенным поцелуями прямо там в бассейне. У меня не было желания принимать участие в этой начинающейся оргии, и у Эли тоже. Поэтому мы отправились домой, я — морально готовиться к завтрашней встрече с Адресом, а Эля просто выспаться. Паблито, кстати говоря, не победил, но, похоже, не расстроился. Поздравил Серхио, назвав того Сережей, и оставив в недоумении осознавать оскорбил ли он того, или нет, удалился вместе с нами.

Засыпала я с каким–то странным трепетом. Желание провалиться в сон как можно быстрее зашкаливало. Господи, да что ж это такое? Почему? Почему я хочу, чтобы наступило завтра? Почему я думаю о том, кого нужно ненавидеть? Почему день, прожитый без присутствия в нем ЕГО, кажется прошедшим бессмысленно? Не хочу… Не хочу зависеть от кого–то морально настолько, чтобы понимать, что мысли приходится с силой переключать на другие предметы. Чтобы не вспоминать идеально отточенный профиль и изгибающиеся в ухмылке губы. Чтобы сердце не билось сильнее, когда его рука случайно касается моей, когда мы оба оказываемся за барной стойкой. Чтобы проклятый запах сигарет и ментола не проникал так глубоко в легкие, отравляя странной зависимостью. Не надо, Эми. Тебе это не нужно, — твердила я себе, когда образ бармена в черной жилетке и яростным взглядом плыл перед глазами в темноте комнаты. Только разве голос разума может перекричать отчаянный стук неразумного сердца?

7. Глава 7

Уже целую неделю я работала в ресторане день через день, и всё больше и больше злилась на себя. Я поняла, что даже несмотря на то, что мы с Адресом почти не общаемся, я ищу его взгляд, когда протираю столы, выхожу из кухни или захожу за барную стойку готовить коктейли. Ненавидела себя за это сосущее изнутри чувство, и его, за отмороженное поведение. Он вел себя так, словно я невидимка. Не здоровался, не вмешивался больше, если пьяные клиенты пытались подкатывать. За эти дни я научилась их вежливо отшивать и испаряться раньше, чем они распускали их пьяные языки. Домой меня провожал Пабло, и каждый раз я чувствовала себя с ним легко и свободно. Он рассказывал истории из жизни, я, в свою очередь, делилась с ним — своими. В выходные он пару раз приглашал меня в город, и водил по тем местам Сан–Хуана, где я еще не успела побывать. Один раз пошли в кино, но фильм оказался на испанском языке, поэтому половину времени я просто комментировала выражение лиц актеров и пыталась обыграть сцены, происходящие на экране по-своему. Пабло тихо смеялся, закрыв лицо ладонями, когда я совершенно невпопад что–то комментировала, а потом пояснял суть сцены, и мы смеялись уже вдвоем. Вчера мы просто гуляли у берега океана, слушая его тихий шепот, и наблюдая за птицами, кружащими над бирюзовой и бугристой от волн поверхностью.

Пабло рассказывал о самом сложном периоде его жизни, когда умерла его мама, пока мы сидели на одном из валунов, а солнце закатывалось за горизонт, окрашивая бирюзу в яркий оранжевый.

— Это было больно, mi amor. Болело всё, каждая частица тела ныла от потери человека, сделавшего для меня всё. Она меня вырастила, пусть мы не были богаты, но мама старалась ради меня, работала, пока я рос. Не просто торговала на рынке. Она грузила тяжелые ящики с провизией по ночам ради лишней копейки, чтобы накопить денег, и однажды я смог вырваться из этой дыры. А потом я стал работать и сам. Мне хотелось осуществить её мечту и забрать с собой, чтобы она больше никогда не сгибала спину в работе.