— Отдаваться за место старому козлу не лучше, — морщусь от брезгливости, представив эту картину. Стонущая Лариса Сергеевна с задранной юбкой, а над ней потный Юрий Романович со спущенными необъёмными штанами, дышащий как гружёный паровоз на подъёме в гору. — Фу, — передёргиваю плечами и сглатываю тошнотворный ком, подскочивший к горлу.

— Кто бы говорил, мышь, — Лара дёргает на себя пакет и рвёт ручки, отчего вся мелочёвка валится на пол.

Не мышь, а овца, как называет меня подруга. Вполне симпатичная с тонкой, природной красотой и благородными чертами лица, доставшимися по наследству от мамы. Ещё бы характер деда получить, но за ним я опоздала на раздачу. Мне перепала кротость, бесконфликтность и трусость отстоять своё мнение. Меня хватает лишь на такие редкие выпады, за которые потом грызёт совесть, что обидела человека.

Странно, именно сейчас мне не стыдно за свои слова. Обида за то, что эта рыжая стерва подсидела меня и выперла с хорошей работы, оказывается намного мощнее врождённой стеснительности и приобретённой закомплексованности.

— По крайней мере у меня есть гордость и обостренное чувство справедливости, — присаживаюсь и собираю рассыпавшиеся вещи. — Я никогда не иду по головам и не торгую телом ради тёпленького места.

— Сука, — слышу хлёсткий ответ, раздающийся сверху. — Притворялась тихой овечкой, а сама…

Наверное, наша перепалка продолжалась бы и, возможно, закончилась бы так же, как предпочитает вести разборки Машка, но в учительскую заходит Людмила Марковна, и нам приходится обрубить препирательства.

— Настенька, — резво опускается на корточки рядом со мной завуч, не смотря на почтенный возраст. — Мне очень жаль. Нам тебя будет не хватать. И детки… Детки испереживаются. Особенно твой шестой «Б». Да и старшие. Они очень расстроились, что поход отменился.

— Ничего, Людмила Марковна, — перехватываю её кисть и по-дружески сжимаю. — Ребята привыкнут, а я найду новую работу. Психологи говорят, что её нужно менять каждые три года. Значит, время пришло.

Успокаиваю её, а сама в этот бред не верю. Зачем менять, если устраивает всё. Конечно, лучше бы я вела иностранные языки, а не историю, но учить детей, вкладывать в них знания, продумывать план урока, чтобы заинтересовать и рассказать что-нибудь новое, мне по-настоящему нравилось.

Попрощавшись и дождавшись звонка, я последний раз иду по опустевшим коридорам. От подступивших слёз картины на стенах размываются, но я держусь, чтобы не показывать свою слабость. Только оставив позади школу и забившись на самую дальнюю скамейку в парке, позволяю себе выпустить скопившуюся боль и банально разреветься. В одиночестве, потому что Горнова, в отличие от меня, сейчас работает и у неё в турагентстве жаркая пора.

На карточку капают копейки от оставшейся зарплаты и не отгулянного отпуска, и я с всхлипом просчитываю своё неустойчивое положение. На дипломы и рефераты заказов пока нет, занятия языками кончатся через две недели — все родители предупредили, что с детьми мы прощаемся до осени. В другую школу устроиться не проблема, но оплачиваемая работа начнётся только с августа.

— На что я буду жить? — подвываю, задрав голову и глядя в затянутое тучами небо. Редкие капли отбивают тяжёлую дробь, стекают по лицу и впитываются в ткань костюма. — И зонт оставила у Сёмы. Дураааа.

Подскакиваю, бегу в сторону метро, а выйдя из подземки попадаю под ливень, прорвавший небеса. Самое смешное, что он заканчивает лить сразу, как я влетаю в подъезд. Ощущение, что меня сглазили, и обещанное Машкой ожирение с гнойниками вот-вот прицепится ко мне вместо Элеоноры.