А может, все можно наладить? А может быть, все еще получится? Ведь в постели нам так потрясающе хорошо! И ей хорошо - в этом я не разучился разбираться. 

    Моя невероятная женщина - я всего-то трогаю ее, всего-то ласкаю грудь, а она стонет сквозь стиснутые зубы! И я сам готов кричать от счастья, что могу её касаться, что ей хорошо со мной сейчас! 

    И когда она просит еле слышно, когда я слышу это крышесносное: "Свят, пожалуйста!" Разум отключает напрочь! 

    После неё у меня были женщины. Но ни с одной я не испытывал такого... единения, что ли! Когда мне хорошо было оттого только, что ей было хорошо! Но нет, конечно же, не только из-за этого! А еще от каждого прикосновения, от малейшей ее ласки, от понимания того, что это именно ОНА со мной! 

   И когда я вхожу в неё, толкаясь сразу на всю длину, перед глазами темнеет от нереального кайфа. Всё, что было вместо нее, все, что было с другими - суррогат, подделка, не имеющая ничего общего с любовью... А любовь моя - вот она... разметала светлые волосы по подушке... 

    Я очень быстро подхожу к финишу. Потому что в ней горячо и тесно, потому что я отлично помню, с кем именно я сейчас, потому что только она умеет так отдаваться, словно лучшего секса у неё никогда не было раньше! Её стоны, её ногти, впивающиеся в кожу моей спины, её лицо... Его я мог бы рассматривать часами! И сейчас оно рядом, на расстоянии поцелуя! 

    И я целую, целую, целую искривленные в пароксизме страсти губы, я впитываю её вкус, её запах, словно это - не первый наш раз после долгой разлуки, а наш последний раз... Мне мало её! Мне всю её вобрать в себя хочется! Не понимаю, как это, не знаю, чего именно хочу, только, как одержимый, как с ума сошедший, толкаюсь в отзывчивое тело. 

     И ее судорожные движения навстречу, а потом такие же, только внутри - словно тисками сжимающая, её тугая, упругая плоть... Перед глазами вспышки. Член пульсирует от подступающего оргазма. А я смотрю на неё... Я подохнуть готов, только чтобы больше никому не отдавать свою невозможную женщину! И рычу, сквозь стиснутые зубы, надеясь, что не поймет, не услышит сейчас:

    - Моя! Моя! Анечка-а! 

    И кончаю в неё, отогнав прочь смутную мысль о необходимости предохраняться. Да, я не имею права делать этого сейчас! Но я восемь лет мечтал об этом! Я восемь лет представлял себе НАШЕГО ребенка, наше счастье, наше невозможное будущее вместе. 

    Ведь тогда у нас так и не получилось. Она очень хотела забеременеть. И я этого хотел. Но не случилось, как мы ни трудились над этим вопросом... 

    А потом, когда со Ждановским уже все закрутилось, когда я пытался придумать, как быть, как обезопасить Анну, она вдруг сказала, что беременна. Правда, оказалось, что чувствовала мое состояние, мое настроение, принимала его за охлаждение к ней и решила обмануть, чтобы удержать... Она любила меня. Тогда точно любила. Так, как она, меня никогда не любила ни одна женщина. И я любил её до сих пор... 

    Знаю, что будущего у нас нет, но наше настоящее настолько нереально прекрасно, что я готов всегда жить только в нём. И пусть новый день никогда не наступит. 

    ... Я просто утром все ей расскажу. Мне есть на что опереться - я могу предоставить доказательства своих слов! Да, не сиюминутно, да, без своего на то желания, но все могу подтвердить! Хотя... Тут ведь в некоторых вопросах есть сомнения у меня самого.

    Думаю. Засыпаю. Но даже во сне держу её возле себя, прижимаю так крепко, как только могут слабеющие от подступающего сна руки. Я хочу утро вместе! Мне необходимо проснуться с нею в одной постели! И ещё много раз повторить то, что было только что! Шепчу, сквозь сон, а может, мне только снится, что я это шепчу: