— Почему ты не ненавидишь темных? — не выдержала я, глядя на Мэтта в упор.

— Тебе было бы легче, если бы ненавидел? — поинтересовался тот, не поднимая головы.

— Нет, но это было бы понятнее.

— Я ненавидел. Поначалу, когда война только закончилась — ненавидел. А потом надоело.

— Надоело?

Он помолчал, тщательно прожевывая кусок, поднял голову, посмотрев, правда, не на меня, а куда-то в пустоту за моим плечом и добавил:

— Все хороши.

После чего снова вернулся к ужину, явно давая понять, что дальше на эту тему беседовать бесполезно.

Вспыхнувшая лампочка — новенькая, из тех, что Мэттью привез с собой из дома — под протертым от пыли и грязи матовым плафоном, приятно осветила ванную, и я еще раз довольно полюбовалась на дело рук своих. Вот странно, но впервые результат физического труда приносил мне такое удовлетворение. Возможно, потому, что у меня в душе поселилось какое-то сюрреалистичное ощущение, будто приводя в порядок этот дом, я навожу порядок и в своей жизни.

Я включила воду, покрутила краны, подбирая температуру, разделась и шагнула под мягкие струи.

Шторки здесь не было, но ванна была широкой и позволяла стоять под душем, не устраивая вокруг потоп. Оно и к лучшему, потому что сегодня я планировала простоять здесь столько, сколько мне захочется. Абсолютно никуда не торопясь.

Я любила воду. И плавать любила. Рядом с нашим домом было озеро и крохотный пляж, на котором мы, будучи детьми, могли проводить целые дни.

Что теперь с тем домом, и с тем озером, и с тем пляжем?..

Мысли текли вяло. Вспыхивали воспоминания, и я медленно перебирала их, разглядывая, как когда-то мамины драгоценности в большой малахитовой шкатулке.

С чего все началось? Когда мы свернули не туда?

Мы ведь жили в прекрасное мирное время, время, полное возможностей.

Наверное, мы просто завидовали поначалу. Тому, что одни магические области могут развиваться без малейших ограничений, а другие только и натыкаются на запреты и законы, многие из которых устарели, а многие казались просто абсурдными. Магия крови, магия смерти, зельеварение, даже отдельные разделы природной магии (особенно в области жертвоприношений). А потом под раздачу стали попадать и астральные практики… кто-то счел, что контролировать духов — неэтично.

Наша семья всегда славилась особыми способностями по части магии крови. Я решила, чему хочу посвятить свою жизнь еще в семь лет — и с тех пор ни разу не пожалела о принятом решении. И мне было четырнадцать, когда я впервые подслушала, стоя у двери, за которой родители принимали важных гостей, разговор о том, что многие ограничения, накладываемые правительством, несправедливы.

«Скажите на милость!» — вещал отец низким, хорошо поставленным голосом. «Как они планируют приготовить яичницу, не разбив яиц?»

Эта поговорка, наверное, была чуть ли не слоганом всего Сопротивления. Жертва во имя прогресса. Жаль только, что скорлупа все же не имеет ничего общего, скажем, с необратимыми родовыми проклятиями. Или человеческими жертвоприношениями.

Именно они стали последней каплей.

Движение ратующих за послабления в пограничных, полуопасных и опасных областях магии, росло и множилось медленно, но верно на протяжении нескольких лет. Я успела выучиться, поступить в аспирантуру, загореться этой идеей, проникнуться ею до печенок. А Дэвид — став одним из лидеров движения за свободу магии — даже успел добиться существенных уступок от правительства в законодательстве.

Успех окрыляет, и…

Пожалуй, нас понесло.

Мы горели энтузиазмом, нам казалось, что раз нам уступают — значит, мы правы. Что нам до недовольства немагической части населения? Разве они могут понять? Это же и для них в том числе. Для развития медицины, сельского хозяйства, для их счастливой и спокойной жизни. И кому какое дело до скорлупы?