Дядя Алеша, Сашкин папка, тоже заядлый голубятник, а еще мой дядя Женя. На улице и «домиках», таких человек двадцать.

«Домики», это на самом деле два двухэтажных больших здания из рыжего песчаника и с высокими крышами, что за коротким переулком в сквере. Там всегда весело. В беседке, увитой плющом, взрослые мужики стучат костяшками домино, девчонки качаются на качелях или нянчат кукол, а пацаны играют в ножички или жошку.

Когда голуби в небе едва видны, я отвожу от птиц взгляд и направляюсь к калитке.

В летней кухне, за столом, уже сидит папка и завтракает, а мама в полисаднике за окном, срезает для Ляльки с куста, ветку сирени.

– Во, принес ряженку, – опускаю на стол крынку. После чего усаживаюсь на табурет напротив и болтаю ногами.

– Как там дед с бабушкой? – отставив в сторону пустую чашку, утирает папка губы полотенцем.

– Дед в саду, считает пчел, а бабушка занимается по дому.

– Ну-ну, – говорит он. Потом мы выходим на свежий воздух. Там папка усаживается на крашеную ступеньку крыльца (чиркнув спичкой закуривает), а я плюхаюсь на стильчик* под своей яблоней.

Папка у меня, что надо. Он чуть ниже деда Левки, жилистый, худощавый и похож на артиста Марка Бернеса из фильма «Два бойца», что я видел с пацанами в клубе. Ну, просто вылитый.

По моему разумению, он самый смелый человек на свете. Прошел всю войну (был офицером артиллеристом), за что имеет орден Красной звезды и несколько медалей. После войны пять лет был на Дальнем востоке, где валил лес, а затем приехал домой и женился на маме.

Она рассказывала, что на поселке папка был первый хулиган: пропускал занятия в школе и постоянно дрался. Причем не только с одногодками, но и со старшими парнями. Лупил всех и на него постоянно жаловались.

Как-то раз дед Левка осерчал, отхлестал папку вожжами и определил коногоном* в шахту, а немного спустя, взял к себе забойщиком в бригаду. Через год сын стал стахановцем* и его портрет в числе нескольких взрослых горняков, висел на досках почета в шахтоуправлении и клубе.

Перед войной папка состоял в городском кружке Осоавиахим*, где летал на планере, а еще купил себе мотоцикл и на спор въезжал на старый террикон, что за нашей улицей.

Террикон тот – будь здоров, мы иногда лазим на него с пацанами. Оттуда видать весь город внизу, Краснопольевский лес и поселки в степи – Анненку, Замковку, Сабовку и Ломоватку.

А вот в прошлом году, был случай. На шахте «Давыдовка», где папка теперь начальником, был другой, по фамилии Карпухин. Там, кроме местных горняков, работал десяток бывших заключенных, у нас их зовут «зэки». В округе есть целых три лагеря и часть освободившихся устраивается на шахты, поскольку там высокие зарплаты.

В утреннюю смену эти зэки пришли пьяные, за что Карпухин запретил им спуск в шахту, а те в отместку проломили ему обушком голову и организовали бузу.

Папку (он был помощником начальника) срочно вызвали на работу, и, приехав туда, он пригласил хулиганов в кабинет на беседу. Затем, как рассказывали очевидцы, внутри началась потасовка, один из них, разбив окно, выпрыгнул наружу, а двоих, в бессознательном состоянии, забрала приехавшая милиция. Зэков посадили, Карпухин долго лежал в больнице и стал инвалидом, а на его место назначили папку.

– Чем думаешь заниматься? – выпустив носом струйку дыма, задает он вопрос.

– Пойду к деду Никите, а потом к Юрцу с Санькой.

– Только смотри, не дерись с ними, а то накидают банок* (ерошит мне волосы)

– Не, – щербато улыбаюсь, – я сам им накидаю.

Юрец с Санькой мои двоюродные братья и мы крепко дружим, но иногда случается.