Далее за огромной раскидистой черемухой, накрывавшей своими ветвями пушку, и стоящими ровным рядом несколькими роскошными елями спряталось двухэтажное здание штаба, покрашенное в розоватый цвет, и по бокам плаца две трехэтажные темно-желтые казармы. Замыкал асфальтированный квадрат желтоватый корпус столовой. Цветовая гамма как в дурдоме…

«Надеюсь, что ошибаюсь», – подумал Эдуард.

Начальник политотдела отдельного полка губастый подполковник Орлович встретил Громобоева слащавой улыбкой на одутловатом лице, выразил восхищение подвигами, долго жал руку и с интересом расспрашивал о войне. На огонек по зову шефа сбежались политотдельцы. Эдик рассказал пару страшных историй, пару веселых, пару грустных, потом перешли к делам. Орлович спрашивал капитана об элементарных вещах, которые наш капитан, увы, не знал или знал, но забыл. Подполковник начал хмуриться, кручиниться и под конец беседы не выказывал никакого оптимизма в отношении прибытия нового подчиненного.

– Я кое-что запамятовал, – оправдывался Эдик. – Контузия, ранения, госпитали, да и длительный отпуск подействовал расхолаживающим фактором, но я все в памяти восстановлю и наверстаю.

– Ну-ну, надеюсь, пора вспомнить о службе, иначе мы не сработаемся, – промямлил еле внятно подполковник. – Завтра встречаемся в Ленинской комнате батальона, начнем ее ремонтировать. Плакатным пером писать умеете?

– Увы…

– Понятно. А рисовать?

– С таким же успехом. И почерк у меня ужасный.

– Ладно, дам вам клубного писаря и личного художника. Срок окончания работ – через две недели.

Подполковник сухо пожелал успехов в работе и отправил капитана в танковый батальон принимать дела.

Едва Эдик вышел из штаба полка, как столкнулся нос к носу с рябоватым майором в годах. Громобоев попытался обогнуть его, но тот намеренно заслонил проход.

– Какие нахальные капитаны пошли! Не приветствует молодежь старых майоров…

– Привет, – буркнул Эдик и посторонился.

Но майор с колючими глазами и не попытался пройти, продолжая цепляться:

– А честь отдать? Забываем воинский этикет, ротный?

– Год как замкомбата, – буркнул Громобоев. – Поэтому даже перед старыми майорами не гнусь и не козыряю…

– О! Ба! Коллега! Наслышан, наслышан! – сменил тон и заворковал майор. Он даже радушно улыбнулся. – Ах, я обознался, лишь вчера вернулся после уборочной страды из Курской области, и мне сказали, что прибыл новенький, вместо Сани Мураковского! Это я для порядка выступаю: всех старших лейтенантов и капитанов здороваться приучаю, чтоб не забывались. Тебе, естественно, можно мне честь не отдавать!

– Естественно, я и не думал…

– Ну ты нахал. Мог бы из уважения к моим сединам и поприветствовать. Ах, какой ершистый. Ладно, ладно, шучу. А я майор Веселухин. Зовусь Владимир Васильевич! Для тебя можно просто – Володя. Уверен, сработаемся и позже познакомимся поближе…

– Полагаю, что так и будет, – ответил Громобоев и, попрощавшись, поспешил к себе в подразделение.

В батальоне его встретили довольно приветливо, как оказалось, предшественник в письме с фронта в красках обрисовал, кто к ним едет вместо него.

– К сожалению, я не танкист, а пехотинец, а в последние годы – горный стрелок, – попытался объясниться с комбатом Эдуард. – Виноват, но меня к вам распределили.

– Не журись! Сработаемся, – хлопнул капитана по плечу комбат подполковник Туманов. Комбату форма была к лицу, он был настоящим военным: молодцеватый, подтянутый, с решительным взглядом.

– Ерунда, мы из тебя сделаем настоящего танкиста, – заверил начальник штаба Шершавников. Этот майор с лицом, вырубленным словно из гранита, решительно достал из стола стаканы, дунул в них (едва не проткнув громадным носом-рубильником стеклянное дно), затем, словно фокусник, буквально из ниоткуда материализовал бутылку водки. Быстро манипулируя всеми этими предметами, начштаба при этом продемонстрировал крепкие руки настоящего молотобойца.