– Кто-нибудь сегодня отстал? – с надеждой спросил Макрон.

Миниций кивнул.

– Есть один. Старина Клавдий Афер. Отстал по дороге сегодня утром. Я ему сказал, что если он не догонит колонну до прибытия на место, с последствиями пусть разбирается сам. Но сдается мне, его можно вычеркивать из списков стоящих на довольствии.

– А много таких? – осведомился Макрон.

– Не считая Афера – дай-ка подумать… Восемь. Но их будет больше, когда мы двинем через горы. Так всегда бывает. От Гиспеллума до следующих казарм три дневных перехода, и две ночи нам придется провести в палатках – и не где-нибудь, а в горах. В это время года там стоит стужа, лежит снег, все заледенело, и новобранцы, ясное дело, от всего этого не в восторге. К тому времени, когда мы доберемся до Равенны, самые слабые отсеются, но зато из тех, кто останется, смогут получиться приличные бойцы. Ну, ваше здоровье!

В то время как Миниций припал к чаше, Макрон озабоченно производил в уме арифметические подсчеты. Потери в восемь человек от общего числа в сто пятьдесят, мягко говоря, разочаровывали: чтобы вчистую выиграть пари, ему требовалось, чтобы от колонны отбилось еще тридцать с хвостиком человек.

Миниций между тем осушил свою чашу и снова наполнил ее из кувшина.

– И сколько, по твоим прикидкам, отсеется в горах? – поинтересовался Макрон.

– Сколько? – Миниций надул щеки. – Ну, обычно отсеивается от пятой до четвертой части новобранцев. Конечно, с теми, кто предназначается для легионов, дело обстоит иначе, у них отборочные испытания строже. Требования к морской пехоте, увы, не так высоки.

– От пятой до четвертой, стало быть, части… – промурлыкал Макрон, ловя взгляд Катона. – Есть у меня подозрение, что первый месяц в Равенне кое-кому придется просидеть на бобах.

– Мы еще туда не добрались, – ответил Катон. – Так что не спеши радоваться монетам, они пока не твои.

Миниций воззрился на них с непонимающим видом.

– Что-то в толк не возьму, о чем вы, ребята?

– Да так, ерунда, – ухмыльнулся Макрон. – Ладно, поживем – увидим, – бросил он Катону и повернулся к Миницию. – Слушай, ты ведь служил во вспомогательных когортах, верно?

– Да. Четыре года в пехоте. В Сирии.

– В Сирии?

Лицо Макрона озарилось воодушевлением, и он передвинул табурет поближе к Миницию.

Катон закатил глаза.

– Ну вот, все по новой. Хренова Сирия!

– Затихни, парень! – рыкнул на него Макрон. – Дай старшим поговорить. Сирия, надо же… Расскажи мне о ней побольше. Особенно про тамошних женщин. Они там и правда такого вольного нрава, как рассказывают?

Миниций пожал плечами.

– Чего не знаю, того не знаю. Я почти весь срок проторчал в дерьмовой пограничной крепостце за Гелиополисом. Там, ежели раз в месяц издали женщину увидишь, и то хорошо. Вот овец да – полно.

– Ты хочешь сказать… – с кислым видом промолвил Макрон.

Миниций почесал подбородок.

– Потому-то когорту и прозвали «баранами».

– Ох, извини.

– Извини? – непонимающе переспросил Миниций. – Чего тут извиняться? С ними, чтоб ты знал, не так плохо иметь дело: и денег не просят, и вообще не болтливы. Я тебе так скажу: что, на хрен, самое трудное, так это их ловить. Легче подхватить от весталки дурную болезнь. Как подумаешь… Да, на это ушло время, но я все-таки открыл один фокус. Хочешь, поделюсь?

Отвращение Макрона уступило место похотливому интересу к непристойным подробностям, поэтому он, пригубив еще вина, кивнул. Миниций подался вперед и с видом заговорщика заговорил, понизив голос. Впрочем, не настолько, чтобы сидевшие за соседним столом оптионы не могли разобрать его слов, и Катон заметил, что те обменялись понимающими взглядами.