Еще несколько часов ушло на то, чтобы добраться до сизого леса. И чем ближе Доминика к нему подходила, тем сильнее становилось не по себе. Между мрачными деревьями неспешно клубились облака густого тумана, превращающего невнятные тени в притаившихся чудовищ, изредка ухала проснувшаяся раньше времени сова, а с тяжелых листьев размеренно падали капли, норовя попасть за шиворот. Пытаясь забраться под юбку, по ногам поднимался промозглый холод, и, казалось, что время здесь убежало вперед по сравнению с остальной долиной Вейсмора. Будто не середина сентября стояла на улице, а хмурый октябрь.

Вдоволь поплутав в молочной пелене, Ника, наконец, выбралась к знакомым местам — кривой сосне, облетевшего и от того казавшегося убогим подлеска, и приземистых елей, плотно смыкавших ветви. Кое-как протиснувшись между сырых, колючих лап, Доминика очутилась на опушке, ставшей пристанищем порождению из нижнего мира.

Сделав пару шагов, целительница остановилась.

Туман здесь был еще гуще и стоял неподвижно, придавливая, замедляя, лишая желания шевелиться. С каждым вдохом он проникал в легкие, наполняя тоской, ощущением безнадежности и холодом.

Звуков здесь не было вообще, разве что приглушенный хруст веток под ногами и ее собственное дыхание.

Страшно.

— Есть тут кто? — прошептала, едва различая свой собственный голос.

В ответ тишина.

Еще несколько шагов, не обращая внимания на дрожащие колени, и снова остановка, потому что на том месте, где рос маринис возвышался непонятный силуэт — в человеческий рост, с раскинувшимися когтистыми лапами. Ника попятилась. В голове пульсировала паническая мысль — беги! А ноги, как ватные приросли к земле и не слушались.

Она замерла, пытаясь притвориться трухлявым пнем и, надеясь, что чудовище не заметит ее во мгле. Время шло. Она не шевелилась, зловещий силуэт тоже.

С трудом переведя дух, Ника медленно шагнула вперед. Потом еще. И так, пока не подошла вплотную к поваленным деревья.

— Дура! — облегченно прошипела, ругая саму себя, — совсем от страха разум потеряла.

Однако облегчение было недолгим. Раньше тут два поваленных дерева было, а теперь пяток, не меньше. И все они рухнули туда, где рос маринис. Сам лес пытался избавиться от иномирной скверны, раздавить ее и уничтожить.

— Нет, нет, нет, — Ника бросила на землю мешок и бросилась в самую гущу, — пожалуйста нет.

Цепляясь за влажные, скользкие стволы, она пыталась сдвинуть их, но чуть не сорвала ногти. Слишком тяжело!

Тогда Доминика достала из сумки большой нож, приготовленный для мариниса и начала рубить ветки, оттаскивая их в сторону. Руки устали от тяжелой работы, по спине градом катил горячий пот, но она не останавливалась, пока не расчистила пятачок вокруг распластавшегося по земле растения. Семь его листьев обессиленно вытянулись в разные стороны, и те, которые передавило ветками, побурели и скукожились. Сердцевина еще была живая и едва заметно подрагивала.

— Не смей подыхать! — Доминика плюхнулась рядом с ним на колени.

От погибшего мариниса толку никакого!

Переборов отвращение, она прикоснулась к одному из листьев-щупалец. Оно было холодное на ощупь и влажное, будто рыба, выловленная из реки. Ника попыталась нащупать его линии жизни, но вместо этого наткнулась на темный клубок нитей, смешанных в диком беспорядке.

Такая форма жизни была чужда этому миру, и вызывала отторжение. Целительница убрала руку, брезгливо вытерев ее о подол. Ее сила здесь бесполезна. Цветок был слаб, обессилен и голоден.

— Как же я все это ненавижу, — простонала Доминика и, отвернувшись, чтобы не видеть, полоснула себя ножом по ладони, — ащщщ.