– Что в ней говорится?
– Объявлена мобилизация.
Повесив трубку, премьер-министр простоял какое-то время, уставившись в стену. Значит, началось! И все же это казалось невозможным, как будто откуда ни возьмись начался пожар и завитки дыма полезли в комнату из-под двери, но никто не сдвинулся с места, потому что не мог поверить. Весь ход событий, ужасных событий, мгновенно открылся перед ним с пугающей ясностью.
Когда он вернулся в библиотеку, из сада пришли Реймонд и Беб со своими сигарами, чтобы выяснить, в чем дело. Он посмотрел на сыновей, дорогих своих мальчиков в смокингах, молодых людей чуть старше тридцати лет, мужчин призывного возраста, о которых он обещал заботиться своей умирающей первой жене.
– Всё в порядке, Премьер? – спросил Реймонд.
– Ох, это всё чертовы проблемы на Балканах, – пробормотал он.
– На Балканах вечно проблемы, – бодро сказала Марго. – Нас это не касается. Давайте сыграем в другую игру.
Воскресное утро выдалось благословенно тихим. Он еще раз поиграл в гольф перед ланчем. Во второй половине дня к дому на своей новой яркой машине подъехал Бонги, прихвативший с Даунинг-стрит доверху полный красный футляр для дипломатической почты. Премьер-министр со вздохом принял его:
– Надеюсь, вы останетесь на обед?
– С удовольствием, сэр.
Тут в гостиную спустилась Вайолет и заявила, что забирает Бонги на прогулку. Секретарь вопросительно оглянулся на него.
– Да-да, ступайте. Я сам справлюсь.
Он отнес футляр в свою комнату на втором этаже, поставил на стол и понаблюдал в окно за тем, как Вайолет с Бонги шагают рука об руку через мостик на другую сторону реки: Бонги, стройный, серьезный, выглядевший старше своих лет из-за преждевременного облысения, и Вайолет, статная, с лебединой шеей, неожиданно красивая в свои без малого тридцать. С тех пор как умерла ее мать, из всех детей Вайолет была для него самой близкой. И теперь, глядя на дочь, он задумывался, не выйдет ли она со временем замуж за Бонги. Сам он не знал, как отнестись к такой перспективе, но Марго, несомненно, будет только рада выпроводить Вайолет из дома.
Он отвернулся от окна, сел за стол, открыл футляр и достал документы.
В основном это были машинописные копии телеграмм из Министерства иностранных дел, известные как «кляксы» из-за карбоновой бумаги, с помощью которой их копировали. На нижних копиях слова расплывались. Некоторые буквы зачастую превращались в чернильные пятна. Премьер-министру приходилось подносить листы к лампе, чтобы разобрать, что на них написано. Сверху было указано время отправки и время расшифровки в Лондоне. Первая телеграмма пришла в пятницу вечером долгим маршрутом от посла в Санкт-Петербурге:
МИНИСТР ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ВЫРАЗИЛ НАДЕЖДУ, ЧТО ПРАВИТЕЛЬСТВО ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ЗАЯВИТ О СВОЕЙ СОЛИДАРНОСТИ С ФРАНЦИЕЙ И РОССИЕЙ. ОН ОХАРАКТЕРИЗОВАЛ ДЕЙСТВИЯ АВСТРИИ КАК БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ И ПРОВОКАЦИОННЫЕ. ЕСЛИ РАЗРАЗИТСЯ ВОЙНА, МЫ РАНО ИЛИ ПОЗДНО ОКАЖЕМСЯ ВТЯНУТЫМИ В НЕЕ, НО ЕСЛИ С САМОГО НАЧАЛА НЕ ПРЕДПРИНЯТЬ СОВМЕСТНЫХ УСИЛИЙ С ФРАНЦИЕЙ И РОССИЕЙ, ТО ВЕРОЯТНОСТЬ ВОЙНЫ ЗНАЧИТЕЛЬНО ВОЗРАСТЕТ.
Другая телеграмма, от австрийского посла, была получена сегодня утром:
ВОЙНУ СЧИТАЮТ НЕИЗБЕЖНОЙ. В ВЕНЕ ГОСПОДСТВУЕТ БУРНЫЙ ЭНТУЗИАЗМ. РУССКОЕ ПОСОЛЬСТВО ОХРАНЯЮТ СОЛДАТЫ, ЧТОБЫ НЕ ДОПУСТИТЬ ПРОЯВЛЕНИЙ ВРАЖДЕБНОСТИ.
Два самых свежих сообщения пришли из Норвегии, где кайзер проводил отпуск в путешествии по фьордам:
ГЕРМАНСКИЙ ФЛОТ В СОСТАВЕ ДВАДЦАТИ ВОСЬМИ БОЛЬШИХ БОЕВЫХ КОРАБЛЕЙ МИНУВШЕЙ НОЧЬЮ ПОЛУЧИЛ ПРИКАЗ СОСРЕДОТОЧИТЬСЯ В ОПРЕДЕЛЕННОЙ ТОЧКЕ НОРВЕЖСКОГО ПОБЕРЕЖЬЯ.