Премьер-министру не понравилось, как это прозвучало, но логику он уловил, и таким образом определенно можно было оказать давление на тори.

– Скажите об этом Грею. Но мы должны действовать осторожно. Ставки очень высоки.

Он опустил голову, желая прекратить разговор, и через несколько мгновений Уинстон ускорил шаг и догнал Грея. Премьер-министр почти беспечно повертел в руках трость. «Вот она, наша партия войны», – подумал он.

В палату общин он вошел под вялые аплодисменты парламентариев-либералов. Кабинет министров тесной группой уселся на переднюю скамью рядом с ним. Их мрачность немедленно заметили, и по палате пробежал холодок. Премьер-министр посмотрел на Бонара Лоу, которого презирал за предательскую позицию по ирландскому вопросу. Взгляд у лидера тори был непривычно неуверенным. Возможно, он уже слышал об ультиматуме.

– Ваше заявление, премьер-министр, – сказал спикер.

Премьер-министр поднялся и коротко сообщил о провале переговоров и намерении правительства во вторник представить парламенту законопроект об ирландском самоуправлении. Бонар Лоу встал и поблагодарил его за выступление без дальнейших комментариев. Вот все и случилось: одно из его крупнейших поражений в парламенте. Это заняло не больше четырех минут.

Пока палата медленно пустела, он оставался на своем месте, наблюдая, как парламентарии расходятся на уик-энд. Пробыв премьер-министром шесть лет, он разочаровал больше людей, чем сумел продвинуть в политической карьере, и замечал, как смотрят на него собственные сторонники: кто-то заискивающе, кто-то завистливо, а кто-то и враждебно, но настоящих друзей среди них не было. Премьер-министр почувствовал внезапный приступ меланхолии, часто преследовавший его в минуты усталости. Он заставил себя подняться и прошел за креслом спикера в свой кабинет.

Премьер-министр сел за длинный стол, вокруг которого могли разместиться двадцать человек, и потянулся за листком бумаги. «О дорогая, милая Венеция, – подумал он, хотя и не решился написать эти слова, – как бы я хотел сейчас отправиться с тобой на обычную нашу пятничную прогулку».

Это черный день в моем календаре, в первую очередь потому, что «свет погас», и значит, все, на что я полагался, оказалось далеко от меня, и сейчас я похож на человека, которого отнесло прочь от спасательного круга.

Он писал очень быстро, воображая, будто она сидит рядом с ним в этой комнате, и пересказывал ей события прошедшего дня: провал переговоров, австрийский ультиматум.

Мы находимся на вполне измеримом или вообразимом расстоянии от настоящего Армагеддона, который уменьшает всех этих ольстерских активистов и националистов до их истинных размеров. К счастью, нет никаких причин полагать, что мы должны быть в нем кем-то иным, кроме наблюдателей. Но от этого документа кровь стынет в жилах, правда? Любимая, как жаль, что я не могу рассказать тебе, какой опорой ты была и всегда будешь для меня. Я хочу знать, как прошла твоя поездка, встретила ли ты Гека и пингвина, какое платье ты наденешь сегодня вечером и кучу других вещей. Напиши подробно. Благослови тебя Господь, любовь моя!

Он надписал адрес на конверте и опустил в почтовый ящик в главном вестибюле. Затем, чувствуя одиночество и не придумав себе никакого лучшего занятия, направился через подземный переход под Вестминстерским дворцом в парикмахерскую. В этот поздний пятничный час она была в полном его распоряжении. Он сел в кресло перед зеркалом, разочаровался в своих попытках завязать разговор с вежливым, односложно отвечающим парикмахером и перешел к скучной процедуре стрижки. «Она будет рада», – подумал он. Несмотря на разразившийся кризис, премьер-министр не видел причин, мешающих ему приехать в Пенрос через восемь дней.