Лоранс подробно описывала Лоре жизнь их семьи в Вильпаризи:

«Мы не предаемся безудержному веселью, но и не унываем, мы добропорядочные буржуа и не любим крайностей; по вечерам – вист или бостон, изредка – экарте, охота за комарами, молочная каша… Оноре острит и дурачится, а потом мы отправляемся спать».

Оноре просил Лору подыскать ему в Байе какую-нибудь «богатую вдовушку», на которой он мог бы жениться.

Бальзак – Лоре Сюрвиль, июнь 1821 года

«…И расхвали меня получше: двадцать два года, хорошие манеры, добродушный нрав, живой взгляд, бурный темперамент – словом, самый лучший муж из всех, каких когда-либо создавало Небо. Обещаю тебе пять процентов с приданого, да еще на булавки от меня получишь».

Он бы охотно удрал из Вильпаризи.

«Скажу тебе по секрету, что бедная наша матушка начинает вести себя как бабуля, а то и хуже. Я надеялся, что возраст, в который она вступила, благотворно повлияет на ее организм и изменит к лучшему характер. Ничего подобного! О Лора, остерегайся! Нам обоим с тобой надо остерегаться, ибо мы – люди нервические; в молодости еще можно питать иллюзии на сей счет, но с годами все больше поддаешься этому недугу. Самое забавное то, что, как говорится, asinus asinum fraicat[40]. Мама постоянно твердит: „Ох уж эта бедная мамочка, до чего она утомительна… Какая у нее докучная болезнь!“ И все в том же роде. Но еще вчера я обратил внимание, что наша матушка сама жалуется на манер бабули, тревожится о канарейке вроде бабули, сердится то на Лоранс, то на Оноре, настроение у нее меняется в мгновение ока и она принимает в расчет только то, что согласуется с нынешним ее мнением. А мамина склонность все преувеличивать! Быть может, я так мрачно смотрю на вещи потому, что вижу, как меняется мама. Во всяком случае – и ради нее самой, и ради нас, – мне бы хотелось, чтобы этого не происходило. Тяжелее всего то, что в доме у нас постоянно друг на друга обижаются. Ведь нас тут трое или четверо, а живем мы точно в осажденном городе: каждый следит за соседом, как Монтекукули за Тюренном[41]… Второй такой семьи, как наша, во всем свете не сыскать, я думаю, мы единственные в своем роде…»

Однако заканчивалось письмо бодрой нотой.

«Прощай, сестра. Встань со своего кресла и проводи брата, ведь он тут, на пороге твоей гостиной.

– Какие у тебя славные лампы, сестрица!

– Они тебе и в самом деле нравятся?

– А до чего изящны стенные часы!

– Так мы ждем тебя к обеду. Смотри только не заблудись у нас в Байе.

– Не беда! Чтобы разыскать меня, будете бить в барабаны.

– Помни же, в пять часов.

– Хорошо.

– Я вижу, ты решил пройтись! – говорит попавшийся мне навстречу Сюрвиль.

– Угадал!

– Отлично! Подожди меня, я составлю тебе компанию.

Goddam![42] Это только сон… Прощай же, нежно обнимаю тебя и остаюсь твоим неизменно любящим, никчемным братом».

В этих удивительно живых письмах, в глубоких и метких замечаниях о характере госпожи Бальзак, в постоянной готовности перейти на диалог проницательный наблюдатель мог бы предугадать будущего романиста, расправляющего крылья.

Лоранс не терпелось выйти замуж. В семье к ней были несправедливы. Ранняя зрелость, остроумие, здравый смысл Лоры – все это затмевало младшую сестру. Между тем и ей были свойственны, пишет Мадлен Фаржо, «такие блестки остроумия и такая верность суждений, что, будь она единственной дочерью, мать могла бы ею гордиться». Письма девушки были «полны прелести, свежести и непосредственности». Она отваживалась дерзко нападать на доктора Наккара, чья особа была священна в глазах семьи.