Отступила было испуганно, но в последний миг вспомнила: учили меня: ежели в лесу столкнёшься со Зверем нос к носу, не смей бежать – непременно гибель ждёт. И в глаза не смотри: он это за вызов примет. А ежели примет – смерть неминуема!

Вот и застыла, а Зверь меня пылающим взором жёлтых глаз обжигал, шаг за шагом подступал, покуда впритык не остановился:

– Нечего тебе делать в лесу! – утробно прорычал.

Я, упорно глядя в землю, едва не завизжала от ужаса, запоздало осознав, что поняла сказанное, а ведь не обучена их языку. Да и звучал он, как будто человеком и вслух говорено, а не в голове мужским голосом.

Оскалился жутко волколак, у меня сердечко обмерло. Зажмурилась я сильно– сильно, уж гибель от клыков ожидая, да в следующий миг одна осталась. То поняла по прохладе на коже, кою совсем недавно точно огнём обжигало дыхание Зверя.

Даже не поверила счастью. Едва дыша, огляделась – нет волколака. Покрутилась на месте, хотела уж было бежать, а потом пришла мысль поздняя, да отчаянная – пусть съест!

– Эй! – осипло крик прозвучал. Прокашлялась и вновь голос подала: – Эй!

Но Зверь не показывался. Хотя нутром чуяла: недалеко был.

Эх, жаль сразу не додумалась. Лучше бы его разозлила, он на меня набросился бы, на том бы мои мучения и закончились.

Взобралась на камень, мхом облюбленный, коленки подтянула к подбородку и стала ждать возвращения волколака.

Не знаю, с чего взяла, что вернётся, но сердце говорило: он рядом.

Притаился и ждал.

Рагнар

За мелкой долго следил. Она на камушке сидела, руками коленки обхватив, и жалко всхлипывала. А уже вечерело. Стало быть, домой не спешила, потому вышел:

– Домой ступай! – грозно рыкнул.

Девчонка глазищи распахнула, так дёрнулась от ужаса, что с валуна наземь и ухнула.

Я подступал всё ближе и ближе, мелкая точно рак пятилась. И когда я нагнал жертву, уже подпирала тонкий ствол плакучей берёзы. Вжалась в него от страха и не дышала вовсе. Застыла, таращась во все невероятно синие глаза, я недовольно ощерился:

– Я не повторяю дважды!

Мелкая уже не ревела, но и не отвечала от страха, тогда я клацнул зубами:

– Правил не ведаешь?

– Знаю, – тихонько пискнула мелкая.

– Или ты жить не желаешь?

– Не... желаю, – всхлипнула и зажмурилась, будто ждала, что я на неё тотчас наброшусь. Я даже опешил на миг. Не лгала. Как так? Любая тварь за жизнь цеплялась, а эта белобрысая дура... приготовилась умереть.

– Или, – мысль запоздало меня посетила, – ты желаешь, чтобы мы твоих присмотрщиков на куски порвали за то, что ты по лесу без их ведома шастаешь? – догадливо пророкотал.

Мелкая натянулась как верёвка тугая, один глаз открыла, в озере глубоком сомнение мелькнуло:

– Нет, им смерти не желаю.

– Тогда зачем пришла в наш лес?

– От мальчишек убегала, заплутала...

– Ежели бьют, прятаться бессмысленно, – зачем– то озвучил, что давно обдумывал, глядя на происходящее. – Сдачу давать надобно.

– Я... я... не умею, – тихо обронила человечка тощая, уже без первого страха, но ощущая Зверя опасного и лютого, который с одного укуса шею мог перекусить. Всё ещё держалась осторожно.

– Учись!

– Зачем?

– Тебе разве не сказали, кто ты?

– Подстилка разовая? – брякнула мелкая, зардевшись точно маков цвет.

– Это кто такое сказал? – прищурился я.

– Мальчишки, – поджала губы Славка.

– Много они понимают в подстилках, – буркнул недовольно. – Ну, допустим, ежели так? – пророкотал я, мелкая по стволу ещё сильнее размазалась, во все очи на меня глядя. А я мордой близ лица её вёл, следя, как будет реагировать на близость. Она боялась, тряслась как лист на ветру, но, кулачки сжимая, с места не тронулась.