– Значит, Георгий?

– Он и есть.

– Надо же, а мама нам ничего не рассказывала. Не знаете, почему бы это?

– Сомневалась, поди, стоит ли тебя раньше времени тревожить этим знакомством. Может, оно ничего бы еще в дальнейшем и не получилось.

– Почему? Если у них любовь?

– Так-то Георгий мужчина из себя видный, но имеются и в его биографии темные пятна.

– Какие еще пятна? – испугался Сил.

– Этого не скажу, потому что сама толком не знаю. Мне Настасья только часть тайны приоткрыла. Сегодня утром встречаю ее возле лифта, бледная вся, в руках какие-то бумажки держит. Фотографии и выписки какие-то официальные. А на самой лица нет. Я и спрашиваю, не случилось ли чего, Настасьюшка. Уж не выселяют ли тебя, потому что бумажки у тебя в руках с печатями. Или заболела ты? Нет, говорит, здоровехонька. А сама-то на ногах еле стоит, за стенку цепляется. Помогла я ей до квартиры дойти, корвалола накапала, хотела врача вызвать, а она не разрешила. Лежит, глаза закрыла и молчит. А потом вдруг и говорит, нельзя, тетя Тоня, к людям слишком привязываться. Я всегда это знала и правило свято блюла. А намедни позволила себе лишку, вот теперь расплачиваюсь разбитым сердцем. Я у нее и спрашиваю, что случилось-то? Или Георгий твой тебя бросил? Нет, говорит, бросить не бросил, а только узнала я из его прошлого такие вещи, что лучше бы мне его совсем не встречать. Такая ситуация, что я даже и не знаю, что мне делать. Иди, говорит, тетя Тоня, оставь меня одну, мне сейчас подумать хорошенько надо.

– И вы ушли? Оставили ее одну в таком состоянии?

– Так не жаловалась она на здоровье. И потом, ты же сам свою маму знаешь, как бы я против ее воли поперла? Но только все равно неспокойно у меня на душе было. Пару раз к ней заходила, в последний она на меня здорово рассердилась. С кем-то по телефону разговаривала, а я пришла некстати. Выгнала и велела больше не появляться.

– А вы обиделись, наверное?

– Не чужая она мне. Обиду я свою поглубже засунула. И снова заявилась. И хорошо, что пришла, потому что это я врачей вызвала. Тебе врачи чего сказали?

– Сердечный приступ.

– Таблеток она наглоталась, – мрачно произнесла тетя Тоня. – Я упаковки-то пустые прибрала, а врачам сказала, что сама с дозировкой ошиблась. На слабую память сослалась, мол, дала бедняжке моей вместо одной порции таблеток то ли пять, то ли больше. Они ей желудок прочистили, а потом капельницу поставили и увезли. Сказали, что жить будет. А мне велели к неврологу идти, голову лечить.

Сил не мог поверить в услышанное им.

– Мама пыталась покончить жизнь самоубийством?

– Не знаю. Может, и сама пыталась, а может, помог кто.

– Кто помог-то? Она же одна оставалась.

– Ну не следила же я за ней. Может, и приходил кто к ней, пока меня не было.

– Кто приходил-то?

– Да хоть тот же Георгий. По телефону-то она с ним разговаривала. И когда я пришла, его духами в квартире пахло.

– Что же он маму насильно заставил таблетки глотать? И она совсем не сопротивлялась?

– Ох, не знаю, Силушка. Насчет таблеток я тебе сказала, потому что пустые упаковки нашла возле кровати. А врачи-то, когда ей желудок промывали, никаких пилюль не нашли. И сказали, что очень странно, таблетки так сразу не могли все полностью раствориться, если только их заранее в чем-нибудь не растворили.

– Значит, мама их и растворила.

– А стакан тогда где?

– Вымыла и убрала на место.

– Ага, стакан помыла, а пустые упаковки от таблеток оставила? И потом, когда женщина счеты с жизнью из-за несчастной своей судьбы сводит, она все равно старается, чтобы покрасивее выглядеть. Белье там свежее постелет, сама приоденется, прихорошится. А твоя мама как была в домашнем, так и умирать улеглась. Ни прически себе не сделала, ни маникюр не освежила, в чем была, так поверх покрывала и плюхнулась. Да еще улеглась наискось. Ты можешь себе представить свою маму, чтобы она так небрежно бы отнеслась к такому важному делу?