Можно было попросить кое-кого помочь с ремонтом — есть на примете несколько парней — но мне сейчас ни к чему нелепые подкаты и вялый флирт.

О, фойе «Фор Сизонс» встречает теплом, светом и настолько чистыми квадратами бежевой плитки, что там можно рассмотреть свой покрасневший нос, как в отражении.

Подошвы моих светлых сапожек с кислотно-зеленой застежкой, оставляют уродливые следы, потому что перед входом я обошла заледенелый участок тротуара, раздавив серый сугроб.

Ого, сколько их — администраторов отеля, стоящих с важным видом за длинной ресепшн-стойкой из мраморного камня с медными вставками, напоминающими блюдца. На любой вкус!

Один явно собирается заговаривать, подмечая мое приближение, но я сворачиваю влево — к пустым и широким диванам в уголке ожидания.

Везувий точно остановился в этом отеле, и сегодня еще не выезжал. Даже если придется ждать коллекционера до ночи, то не вижу проблемы. Здесь тепло, красиво, а в мой телефон загружено множество свежих кроссвордов.

Через некоторое время решаю разведать обстановку, тем более, цвет моего носа определенно вернулся к нормальному.

Где-то здесь точно обустроено место для курения персонала, и можно было бы с кем-то посплетничать, несмотря на раздражающий сигаретный дым, но отходить от фойе никак нельзя.

В конечном итоге, администраторша Василиса дарит мне две шоколадные конфеты, а ее коллега — весьма суровый на вид Артур — благодарит меня за внимательность. Часы, указывающие время в Гонконге, отстают на семь минут, и Артур намеревается исправить замеченную мной ошибку.

А конфеты оказываются марципановыми. Ух, великолепны. Нет ли здесь шоколадных вкусняшек с фундуком?

Мелкий кусочек орешка чуть ли не проваливается в корень моего зуба, когда краем глаза улавливаю широкую спину, обтянутую тканью костюмного пиджака, и затылок со смоляными волосами.

Везувий спешит к выходу из «Фор Сизонс», а я бегу за ним.

Вот он точно реагирует на мои восклицания, судя по наклону головы, но не поворачивается и не останавливается.

— Еле до вас добежала!

Через несколько секунд я просто вынуждена прикоснуться к шапке на голове, потому что мрачный и несколько странный взгляд развернувшегося Родина зависает именно на ней.

Наощупь ничего необычного, а то я уже навоображала, что та мышь из галереи отбыла в мир иной прямо у меня на шапке.

— Он еще жив, получается, — бормочет коллекционер какой-то бред.

— Я вас ждала, — прочищаю я горло, — с предельно важным вопросом, у меня к… Постойте! Куда же вы!

Ему приходится остановиться в дверях, и я поражаюсь массивным волнам паники во мне, когда улавливаю степень его раздражения.

Везувий поправляет края рубашки под темно-бордовом пиджаком, — настолько темным, что тот кажется черным, — и уголки его губ заостряются в ухмылке, которая сулит столько ужасов, что ее можно хоть сейчас вырезать и отпечатывать на театральных постерах для хорроров.

Там, где Фредди Крюгеры, руки-ножницы и прочие кошмарные образы.

— Пожалуй, я поинтересуюсь, что ты здесь делаешь, — осматривает он мою фигуру пренебрежительно.

Я трачу всего лишь пару мгновений, чтобы перебороть реакцию на столь враждебное отношение, но для меня это слишком долго, и Родин… однозначно считывает эту заминку как момент слабости.

Проницательно считывает.

И ухмылка на смуглом лице теперь сопровождается весьма кровожадным блеском в глазах.

Я наконец-то проглатываю остаток конфеты. Вот очевидно же: я всего лишь из-за куска фундука замешкалась!

— Говорю же, — слегка повышаю голос, — жду вас. Я прогуглила ваше имя. Вы, оказывается, живете во Франции, — стараюсь скрыть презрение к этой замечательной стране и выгововариваю ее название медленно. — Понимаете, мне нужно во Францию.