Фёдор усмехнулся краем губ:

– У нас свои приключения были.

Он отставил в сторону чашку с чаем и подробно рассказал о предыдущем вечере.

По окончании его рассказа Евдокия восхищенно покачала головой:

– Удивили вы меня, Анна. А ведь по первому взгляду и не подумаешь, что на такое способны.

Анна смущенно повела плечами:

– Да они и ко мне руки тянуть вздумали, а я, в отличие от дедушки Гиляя, с палкой не хожу, потому и приходится револьвер носить.

– Спасибо, Анна Петровна, – Евдокия поклонилась, потом немного помолчала. – И ты, Фёдор, говоришь, слышал, как его окликнули…

– Да. Марко, – подтвердил Фёдор.

– Редкое в наших краях имя. Слышала я о нем. Где-то с полгода как стали про него слухи до меня доходить. Спиритизмом занимается, всякими предсказаниями. Говорят, из-за границы он приехал, хотя по-русски говорит чисто, без акцента. Весьма популярен стал у особого склада людей. После сегодняшней истории я поспрашиваю о нем поподробнее.

– Я тоже о нем наведу справки. И о Семенове, – прищурившись, проговорил Михаил.

– На этом и порешим, – Евдокия поднялась. – Я вас сейчас покину. Чаем дела не сделаешь.

– Да нам тоже пора, – подхватил Фёдор. – Мы сейчас на Арбат поедем. Хочу посмотреть, как журналисты работают, – и он подмигнул Анне.

* * *

Фёдор с Анной шли по Арбату. Мимо проехал паровой экипаж, оставив за собой легкий запах масла и угля. Проходя мимо замершего у входа в лавку городового, Фёдор поприветствовал его, поднеся руку к козырьку фуражки и коротко кивнув. Городовой ответил внимательным взглядом, но ничего не сказал. Анна приостановилась, поправляя перчатку, а затем они вместе свернули в один из переулков.

Полицейский задумчиво прищурился: не местные, не родня. Одеты аккуратно, но идут пешком. Осматривались, что-то между собой обсуждали и при виде его сразу свернули с улицы. «Береженого бог бережет», – подумал он, выждал немного и неспешно пошел следом.

В переулке было тихо. Шум города остался за поворотом, и слышно было только, как цокнула сорока, прячущаяся где-то в листве старых деревьев, возвышавшихся за заборами. Воздух был неподвижен и пах чем-то влажным – то ли осенней листвой, то ли землей, глубоко спрятанной под плитами.

Переулок, петляя, привел их к каменному забору с кованой калиткой. За ней начинался старый сад у заброшенной усадьбы, когда-то ухоженный, а теперь дичавший. При входе стояли два старых вяза, возможно, помнивших еще Наполеона. В глубине за рядом деревьев виднелся небольшой пересохший фонтан с облупившимися плитами.

На дорожке, прямо за калиткой, стоял мольберт, за которым спиной к ним на складном стуле сидел человек в сером сюртуке. Он сидел не шевелясь, уронив голову на сложенные руки.

– Он спит? – прошептала Анна.

– Похоже. Или очень устал, – так же тихо ответил Фёдор.

Он подошел, стараясь не шуметь, и посмотрел на незаконченную картину заброшенного осеннего парка. Взгляд его упал на лежавшую на земле у ног незнакомца кисть с засохшей краской.

– Давно так сидит, – сказал Фёдор. И громче: – Здравствуйте, сударь. Уже скоро вечер наступит, вам будет трудно закончить столь прекрасную картину.

Мужчина не пошевелился.

Фёдор осторожно положил руку ему на плечо:

– Сударь?..

Художник покачнулся и рухнул, как мешок, ему под ноги. Фёдор замер, глядя в широко раскрытые сплошь белые глаза трупа.

– Он мертв? – выдохнула Анна. – А глаза… Он же не мог быть слепым!

– Не мог, пока навье в глаза не посмотрел, – коротко бросил Фёдор и достал из внутреннего кармана амулет с клыком: – Честер, лютый, иди ко мне. Ищи необычное.