– Ну вот, все готово, – объявила Джастин, внося поднос, нагруженный едой. Она поставила его на стол и с тревогой покосилась на малыша.

– Не волнуйтесь, – сказал Гриффин, – он крепко спит.

– Слава богу, – пробормотала девушка и поставила перед ним тарелку.

– Джастин, – сказал он, когда она положила на тарелку несколько увесистых ломтей ветчины. – Здесь достаточно еды, чтобы кормить всех клиентов «Золотого банта» в течение недели.

Джастин, резавшая сыр, замерла.

– Вы хотите сказать, что они едят во время… своих визитов?

Гриффин тщательно обдумал варианты ответа и решил пойти на небольшое тактическое отступление. Пока.

– Знаете, после физической работы всегда разыгрывается аппетит.

Девушка неодобрительно поджала губы, снова превратившись в мисс Чопорность.

– Я не знала. Почему вы не отдадите мне ребенка? С ним на руках вы не сможете поесть.

Мужчина встал, передал ей Стивена и пошел к буфету за кружкой. Джастин стояла, прижав к груди ребенка, словно не могла решить, что делать.

– Ладно, – неуверенно проговорила она. – Думаю, мне лучше пойти наверх.

– Допейте сначала чай.

Она заколебалась, явно раздираемая противоречивыми желаниями. Это интересно.

– Сядьте, – приказал Гриффин.

Снова, уже в который раз удивив его, Джастин села и нерешительно улыбнулась.

– Я не должна… Мне не следует находиться здесь с вами, – сказала она и, словно недоумевая, пожала плечами. – Завтра я буду чувствовать себя развалиной. Но почему-то мне совсем не хочется спать.

– Вы сможете выспаться завтра. Я позабочусь, чтобы Роуз присмотрела за малышом. – Он сел и налил себе чаю.

– Спасибо, – искренне поблагодарила Джастин.

Ее улыбка была такой милой и застенчивой… и Гриффин ощутил тянущую боль в груди. Ему это не понравилось. Любопытство, даже похоть – это одно, а эмоции – совсем другое. Никаких эмоций, связанных с этой девицей, у него нет и быть не может. При других обстоятельствах, вероятно, они могли бы стать друзьями. Хотя… Их миры слишком далеки друг от друга. Через несколько дней или недель она покинет его дом, и больше они никогда не встретятся.

– Расскажите о себе, – сказал Гриффин несколько резче, чем намеревался. – Вы всегда жили в деревне? Почему вы так стараетесь всех убедить, что являетесь всего лишь серой деревенской мышкой?

Девушка нахмурилась.

– Возможно, потому, что я на самом деле серая деревенская мышка, – сообщила она, правда, ее высокомерный тон несколько противоречил словам. – Хотя детство и юность я провела в Лондоне, но предпочитаю деревню.

– Но почему? Не могу представить себе ничего более скучного, чем жизнь в глухой деревушке, – сообщил Гриффин, слегка пожав плечами.

Он владел поместьем в Сомерсете – выиграл в карты несколько лет назад, – но редко туда наведывался. Хотя там все поддерживалось в хорошем состоянии, поскольку Гриффин намеревался до отъезда из Англии это поместье продать. Слишком много лет он был погребен в унылой йоркширской деревне – этого печального опыта ему хватило на всю оставшуюся жизнь.

– Или вы компаньонка какой-нибудь старой вдовствующей графини или герцогини? Но почему? Ведь вас никто не упрекнет в желании вести полную, богатую событиями жизнь!

– Но у меня нет такого желания, – сухо ответила она. – В моей жизни было вполне достаточно драм и прочих событий. Больше не хочу. Спасибо.

Гриффин положил изрядный ломоть ветчины между двумя толстыми кусками хлеба.

– Ах да, я забыл. Вероятно, в жизни Неда Брайтмора драм и прочих событий, как вы говорите, хватило на всех.

Он откусил большой кусок, наслаждаясь вкусом свежего хлеба и соленой ветчины, но не забывая при этом следить за выражением лица своей собеседницы. Теперь оно стало грустным.