— Дяденьки, отпустите меня. Я этого дикаря знать не знаю.

Я вот тоже не знаю… что меня повергает в больший шок — «дяденьки» голосом школьницы, «дикарь» или ее заявление.

— Я просто мимо проходила. Я в кафе у загородного поста ГАИ работаю, — брешет так уверенно, что и я уши развешиваю. — Задержалась. Опоздала на маршрутку. Пришлось пешком идти. Решила срезать через кладбище. А тут такое… — протяжно вздыхает, показывая им свечки, а другой рукой свои фотки в заднем кармане джинсов прячет. — Представить боюсь, чем он тут занимался. Хорошо, что вы появились…

— В участке разберемся, кто чем тут занимался. Ваши слова, барышня, тоже проверим.

Она опять в вой. Вечно все самому расхлебывать приходится!

— Э, а че это там светится? — хмурюсь, всмотревшись в темноту за ментами.

Пока эти лопухи башнями вертят, выскакиваю из оградки, хватаю Пинкодика за руку и пулей в тень надгробий. Вроде с виду суровые «дяденьки», а зассали ночью посреди кладбища.

— Блин, Барс, помедленней, — пищит эта дура, выдавая нас.

Поправившие челюсти «дяденьки» уже мчатся за нами, блуждая по крестам и камню лучами фонариков.

— Вон они! Я их вижу! Сюда!

— Назови мне хоть одну причину, почему я не должен бросить им тебя на съедение? — глухо рявкаю этой кудеснице любви, замерев за широким надгробием. Дергаю ее на себя, чтобы своей розовой соображалкой не светила.

— Брось. И я сдам им не только имя моего подельника, но и его точный адрес. Даже ключ от домофона дам!

— Поганка! Не могла сказать, что мы приперлись цветочки на могилке посадить?

— А семена и воду дома забыли?

— Твою ж мать! — выдыхаю, затылком прижавшись к холодному камню. — Ты меня с ума сведешь.

— Они идут! — Она соскакивает с места и бросается вперед, не глядя под ноги.

Секунды не проходит, как с воплем пропадает из вида.

— Эй, Пинкодик? — окликаю ее, озираясь по сторонам.

— Бли-и-ин, — стонет она откуда-то снизу. — Ба-а-арс, я в яму упала.

Включаю фонарик на своем смартфоне и освещаю свежевыкопанную могилу, на дне которой потирает локоть моя чумазая горе-подружка. Пытаюсь сохранить серьезность и даже посочувствовать ей, но вместо этого начинаю ржать.

— После такого Цукерман просто обязан жениться на тебе, — выдавливаю сквозь смех, наплевав, что запыхавшиеся менты уже выстроились рядом и фонариками светят вниз.

— Кончай зубы сушить! Вытащи меня отсюда!

— Погоди, — продолжаю напрягать челюсти, — только сфоткаю. Улыбнись хоть.

Вместо улыбки получаю выставленный вверх средний палец. Но и так сойдет.

— Тут так-то холодно!

— Дяденьки, поможете? — прыскаю, взглянув на мрачных ментов.

Один из них по ладони шлепает дубинкой, другой грозно распрямляет плечи. Все ясно. Не помогут.

Ложусь на сырую землю, печально прощаясь с новой футболкой, и опускаю руки в яму.

— Иди сюда, радость моя. Держись крепче. — Обхватываю ее тонкие запястья и тяну наверх. — Ты че, на ужин кабанчика зарубала?

— Захлопнись! — пыхтит, как будто ее тяжеленькую жопку не я из ямы достаю.

Вытаскиваю это взлохмаченное чудо из могилы и спиной откидываюсь на траву. Красота! Что может прекрасней звездной летней ночи? Только щелкнутая вдоль и поперек подружка, способная внести в эту ночь еще больше красок.

На мою грудь падают тяжелые стальные наручники.

— Браслетики, девочки! — смешок сверху. — Прокатиться все-таки придется. Или еще накосячите? Ну чтоб третья статья была.

— Мда… Классно ты меня из командировки встретила. — Буравлю Пинкодика взглядом, пока нас пристегивают друг к другу одними наручниками.

— Зато мы оба проведем незабываемую ночь. Как и планировали.