По Медной улице в Кустарном квартале лепятся друг к дружке сплошняком десятка три домов, изгибаясь кольцом. Со стороны фасада глянешь: всё чин чином, мастеровой люд живёт, там же свои лавки держит. Только почти в каждой лавке есть потайной ход, куда простой человек не сунется, а только знающий. За такую вот ширму и не трогают подонки мастеровых. А за этими домишками – он, Дворец.

Вернее, двор. Ещё точнее – подворье. Но донный народ мнительный, в приметы верит, плохим словом боится фарт спугнуть. А что хорошего в слове «подворье», когда так и слышится: «под – ворьё»? Так что был двор, стал Дворец.

И в этом глухом кольце творилась совсем другая жизнь. Ладные с виду домики мастерового люда с задней стороны обросли многочисленными пристройками, некоторые даже, не побоюсь слова, хоромами. В таких самая Глубина жила. У кого масть помельче – ютились в хибарках. Как снаружи, так и внутри кольца жилища эти шли сплошняком, но здесь уж строили кто во что горазд. Я вот у мамки Трефы сейчас клетушку занимала: та их штук двадцать сдавала, тем и жила.

Специально выбрала под самой крышей и с узкой лестницей; наклюкается кто, полезет на свою голову, да сам виноват будет, что ноги переломает. Брала мамка немного: десять монет в месяц, да за пять кормёжка, а ещё двадцать я платила Дну.

Сам двор общий, там строить и жить не моги. Там сходки, там в «мизерку» и «крысу» с утра до ночи режутся, там мамка Трефа на добрую половину всех обитателей своё варево готовит, там же Скрыза свою сивуху гонит. «Общество», как уважительно величает это круглосуточное сборище Хомс-жирдяй.

– Ты кому тут вторую бубонную десятку впариваешь?! – грохнул по столу кулачищем Ульвен. – А то я не чую, как она вся вчерашней гороховой похлёбкой провоняла, как и штаны на твоей жирной заднице!

Всё, как обычно.

– Эй, Ветерок! – Ульвену и оглядываться не надо, запах сразу учуял. – Локоть тебя спрашивал, зашла бы.

Вот и ответ на один из вопросов. Что ж, ужин мне сегодня точно не светит. Локоть до утра ждать не станет. Мне доверие оказали, надо ответное уважение проявить. Донесут ведь, когда пришла. Не со зла – заведено так.

Значит, Глубина решила. Не Ульвен-волк, не Ольме-красавчик, не ещё какой безвестный покровитель за меня Хвату заплатил.

Медлить не стала, отправилась прямиком в «княжеские» хоромы. Чем вот только мне обернётся мой новый плавничок…

По донным меркам жил Локоть богато. И мебель дубовая, и занавески бархатные, и стулья с гнутыми ножками… Ворованное всё, понятно. Ни стиля, ни вкуса, а посреди всей этой роскоши ещё катала Скондрик сплёвывал рыбью чешую прямо на дорогой ковёр. Скондрика я особенно не любила. Мерзкий он, липкий, последние два года прохода не даёт. Но в подручных у Локтя сколько уж ходит, приходится терпеть. Пьяный уже, вон как взгляд замаслился.

– А вот и Принцеска наша! – хохотнул он, скользнув жадными глазами по обтянутым штанами бёдрам. – Ну, молодец, уважила, к самой ночи пришла!

Я нащупала складной ножичек в кармане, ненавязчиво поправив плащ, осмотрелась.

– К Локтю пришла, не к тебе.

Слава Тому, Кто Ещё Ниже, и сам Локоть-Князь обнаружился в сумраке комнаты. Тот хоть матёрый подонок, законы знает, не чета этой швали.

– Ишь, запела… Ну что, с повышением тебя, Принцесса! – Локоть всё молчал и Скондрик, видать, счёл это за разрешение вести разговор от его имени дальше.

Я молча показала нужный знак Локтю, не обращая внимания на каталу. Знак хитрый: и приветствие, и благодарность. Языком чесать сейчас не к месту, за любое неосторожное слово зацепиться могут.