– Ассистирует, – коротко ответил Веймар. – Виктор, поделись сигареткой.

Крозье без слов протянул ему всю пачку. Веймар сунул сигарету в зубы, и некоторое время сидел и смотрел невидящим взглядом перед собой. В конце концов, Крозье не вытерпел и поднес к кончику его сигареты огонёк зажигалки.

– Неужели всё? – спросила, наконец, Бернски.

– Ничего с этой дохлятиной не случится. Оклемается к утру, – процедил сквозь зубы Виктор.

Дверь открылась, и на пороге появился Фергюссон с окровавленными руками.

– Виктор, там, в машине, виски был, принеси – я хоть руки ополосну, – сказал он, и посмотрев на Веймара, добавил. – А тебя, козла, я и просить не стану.

Крозье встал и пошел к машине.

– А что я сделал? – спросил Веймар.

– Ничего ты не сделал! – заорал на него Фергюссон. – Ничего! И в этом вся проблема! Надо было крышу проверить, а ты вместо этого Джилл трахать взялся! И ты тоже хороша! – Он посмотрел в глаза отшатнувшейся Бернски. – Вам лишь бы поебаться, а на работу вы плевать хотели с огромной колокольни! Понимаю, работа грязная, но кто-то же должен её делать. А еще Анджеллу осуждаете. Да она одна сегодня сделала больше, чем мы все, вместе взятые.

Подошел Крозье, отвинтил пробку с горлышка бутылки. Фергюссон подставил ладони. Зажурчала струйка виски.

– Врач говорит, много крови потеряла, – сказал Фергюссон, умывая руки.

– Это и так ясно, – хмыкнул Крозье.

– Говорит, всё безнадежно – до рассвета она не дотянет, – сказал Фергюссон.

– Пиздит, как дышит, – он вытер руки о штаны. – Ладно, пойду в дом. Завтра с утра пораньше надо будет свалить отсюда. Приготовьте машину и можете отдыхать.

Гельмут Райерсон когда-то давно служил и по профессии был военным хирургом. Он знал, какое оружие способно оставить такие раны, и также твердо знал, что этой молодой, красивой женщине, лежащей на диване в его гостиной, уже не суждено увидеть рассвет. Но он был врачом и не мог оставить даже безнадежного пациента наедине со своим горем. Райерсон встал, прошел на кухню, вынул из холодильника бутылку пива, вернулся в гостиную и сел на кушетку у окна. Его несколько насторожил тот факт, что один из товарищей этой женщины, помогавший вынимать из ее тела пули и зашивать раны, завернул что-то в её плащ, перед тем как уйти спать.

Наконец любопытство взяло верх, и Гельмут встал с кушетки, подошел к дивану. Плащ лежал свернутый на стоящей у подлокотника тумбочке. Врач откинул рукав плаща и увидел лежащую под ним початую бутылку виски. Пожав плечами, Райерсон вернулся и лег на кушетку несколько разочарованным. В конце концов, его сморил сон.

За окном медленно загорался рассвет. Гельмут Райерсон привык вставать рано – эту привычку он принес с собой из армии на гражданку. И в это утро он не изменил ей. С наслаждением потянувшись, он приподнялся на локтях и оглядел гостиную. Первое, что бросилось ему в глаза – на диване лежала скомканная окровавленная скатерть, раненой женщины нигде не было.

– А что, труп уже вынесли? – спросил Райерсон, услышав шорох позади себя.

– Вот суки, такую вещь испортили… – раздался нежный женский голос.

Гельмут Райерсон почувствовал, как у него холодеет внутри. Он медленно повернулся на бок и застыл словно статуя.

Женщина, которая должна была умереть этой ночью – как ни в чем ни бывало, стояла у окна и разглядывала, держа на вытянутых руках, свой простреленный плащ.

Доктор сел на кровать и удивленно уставился на женщину. Анджелла, не обратив на него ни малейшего внимания, бросила плащ на пол, взяла с тумбочки пояс с парой кофров и подсумками для магазинов, застегнула его на талии, проверила свой арсенал, подобрала с пола простреленное полотнище, и перекинув его через руку, вышла из дому. Гельмут проводил её всё тем же обалдевшим взглядом. Поначалу ему казалось, что ночной визит странных гостей и тяжело раненная пациентка ему приснились, но он отмел это предположение, когда скользнул взглядом по спине девушки и увидел прошитый пулями свитер с пятнами засохшей крови. Доктор перевел взгляд с хлопнувшей в проеме двери на стоящую на тумбочке бутылку виски. Некоторое время он сидел на кушетке, потом вскочил, схватил бутылку, сорвал пробку, и присосался к горлышку.