Из близких немногие научились замечать в отце Игнатии внезапную скорбную перемену. Тогда к нему было подходить опасно, а не то чтобы спрашивать. Он не повышал голоса, не употреблял резких слов, но суховатые односложные ответы казались страшнее смертного приговора. Хотя было замечено: если отец Игнатий в этом состоянии молится о ком-то или о каком-либо вопросе, разрешение наступает немедленно и с невероятной силой. Так, что вопрошавшие сами бывают в ужасе: мы и не надеялись!

Матушка Люба, невольная свидетельница почти всех находящих перемен, однажды не выдержала и спросила:

– Отец, ты о чем думаешь, если вообще думаешь?

На что Батюшка ответил будто издалека:

– Мне вот гвозди в руки и ноги не забивали. Однако и у меня свой крестик есть. Больно мне, а терпения нет. Но живой пока – сама видишь!

Родился отец Игнатий 19 мая. А в иерея рукоположили ровно на Крестовоздвижение. Когда и Софочка родилась.

На Радоницу Батюшка расцветал. Даже внешне хорошел. Походка становилась более уверенной. И шатался не так сильно, как обычно. Охотно бывал в гостях, беседовал. Светлое состояние продолжалось до Введения во Храм Пресвятой Богородицы. Младший сын, Леша, умер 4 декабря.

Младенчик был невероятно красивый, умненький. И – такое чудо – казалось, уже знал, какая молитва именно к Пресвятой Богородице. Хлопал в ладоши и всячески показывал, что радуется. Матушка Люба говаривала:

– Леша выучил меня молиться Божией Матери.

Батюшка ответил будто издалека: «Мне вот гвозди в руки и ноги не забивали. Однако и у меня свой крестик есть»

Старший сын Коля умер в Рождественский Сочельник. Оказалось, самая трудная утрата: Коля прожил дольше всех. Некрасивый, медлительный, худющий, старший мальчик обладал невероятной физической силой и выносливостью. Поначалу его сверстники не любили. Но лет с пятнадцати в нем словно зажглось что-то: дети ходили за ним табуном. Батюшка с матушкой оставляли на его попечение дом и младших детей, не сомневаясь. Были уверены, что дети будут ухожены, а дом – в порядке. И точно: бывало, Николай даже кашу сварит. Лет с десяти отец Игнатий стал брать сына в алтарь. И не мог надивиться его поведению. Николая не было ни слышно, ни видно, но все послушания были исполнены. И – за два года – ни одного слова в алтаре. Если что хочет сказать – поклон. Мол, выйди, отец, дело есть.

– Рожденный священник, – сказал как-то отец Игнатий.

У Коли была одна слабость – петь. Голос у него был тихий, так себе. Но на даче или на море, куда отец Игнатий с семьей несколько раз выезжали, мальчик забрасывал все дела и уходил на целый день в лес или на берег – петь. Поначалу пел что-нибудь из известных опер или народные песни. Потом стал собирать редкие распевы. А потом стал петь что-то совсем свое, какие-то длинные узорные мелодии, без ритма. Словно теплый ветер звучит.

И.Я. Вишняков и др. Рождество Христово. 1755. Из Троице-Петровского собора

Тася и Костя, погодки, мальчик и девочка, умерли в один день – на Богоявление. Они держались вместе, и были внешне похожи.

– Неразлучники, – называла их матушка. Но сама знала, что Тася, Таисия, нравом посуровей, хотя и помладше. Девочка ростом повыше и пошире брата в плечах. Зато добряк Костя был великий искусник в домашних делах. Мог проводку починить и потолок побелить. Не боялся. Но больше всего любил сад. И всегда жалел: почему у нас нет своей дачи?

– Откуда ты знаешь, что нет, – шутил отец Игнатий, – Может, где и есть.

Когда пришли с похорон, Батюшка так и сказал:

– Костю на дачу проводили.

Все пять смертей произошли неестественно скоро – года за четыре. Первой – Софочка, на четырнадцатом году. Последним – Коля, которому едва исполнилось семнадцать. Матушке Любе они иногда снились, но она забывала сны. Оставалось лишь светлое впечатление. Из того, что запомнилось: Костя с лопатой. В саду. Софочка, с Лешей на коленях сидит в старом шезлонге. А Коля с Тасей несут ведро воды, и так странно Коля говорит: «Крещенская!» В саду – чуть не август месяц. Блеск розовых яблочных бочков, одуряющий запах меда.