Необходимо упомянуть об одном маленьком происшествии. Стеша, войдя в квартиру, плавно опустилась на пол. Села и задумалась, чуть не задремала тут же. Отчего это произошло, так и не поняла. Словно бы внезапно ослабли ноги. Голова кружилась, перед глазами летали белые и черные мухи. Стеша страха не чувствовала. Просто мало каши ела. Через некоторое время она встала сама, отнесла сумки на кухню и поспешила в храм.

Уцененные овощи и гречневая крупа остались покорно ждать хозяйку.

Ни кошки, ни собаки Стеша не завела. Хотя и подумывала о большой черной кошке: назову Багирой. Хомячков и морских свинок Стеша не воспринимала как кандидатов в соседи. Только кошку. Или кота.

Йозеф Антон Кох. Пейзаж с лазутчиками, возвращающимися из земли обетованной.1816

Рыночное настроение улетучилось при виде знакомых темно-синих куполов с потускневшими сусальными звездами. Вот бежевый Стешин палантин мелькнул уже за оградой. Вот маленькая фигурка открывает большую тяжелую дверь. На пороге храма немного задержалась, вздохнула:

– Всегда так! Сначала в магазин. Кесарю – кесарево.

Пыль отброшена.

Остатки весенних надежд, нежные и хрупкие, как слюдяные крылышки, разлетелись в разные стороны. Вета, выйдя из храма, домой ехать не захотела.

– Коза! – авторитетно высказалась Светик и топнула точеной ножкой. Светик постарше Веты года на три и особенно не стесняется в выражениях. Мил даже во второй вечер не появился в храме, а слушать высказывания Ирины Георгиевны у Веты духу не хватало. – Останешься у меня ночевать. Я тебя домой нынче не пущу.

Возражать Светику трудно.

Никто не сказал бы, глядя на Светика, что судьба у нее ядовитая. Первый ребенок умер, прожив три месяца, на руках. Единственная девочка страдала астмой, муж – тяжелой формой алкоголизма.

Начинала Светик приобщаться к церковным послушаниям за свечным ящиком. С намерением уйти в монастырь. Хоть в какой-нибудь, но только бы уйти. Однако отец Игнатий не благословлял. Тогда Светик наступала на него, рявкала и требовала, поскольку духовный отец, принять меры. Отец Игнатий бегал от Светика, прятался. Было странно видеть, как изящная кареглазая блондинка величественно движется навстречу измотанному священнику, а тот пятится обратно в храм. Бог миловал: Светик из прихода не ушла, а отец Игнатий наконец поставил ее старостой.

Должность старосты, именно в общинке отца Игнатия, казалось созданной для Светика. Она так и говорила: по молитвам батюшки во мне проснулись организаторские способности. Ее низкий, хорошо поставленный голос (за послушание несколько лет пела на клиросе) и строгая манера одеваться производили солидное впечатление. Изменить ее решение не мог и сам отец Игнатий.

– Отче, воля ваша. Я не думаю, что так и так будет полезно.

Управой на новую старосту была лишь матушка Ольга. Та, в случае конфронтации Светика с настоятелем, дерзновенно входила к отцу Игнатию в кабинет, в приемной которого стоял Светиков стол. Пронзительные глазки верно оценили диспозицию.

– Отче! Ваша галка снова денег просила?

Светик, вздохнув, изменяла свое решение на матушкино.

Прихожане православной церкви. Фото А. Петренко

Схимница Ольга почти безвылазно сидела на Алексеевском подворье, возможно, со времен Великой Отечественной войны, и умирать намеревалась тут же. Районная власть, меняясь, передавала ее как эстафету: мол, тяжелый случай. Лучше – миром.

Мыкалка Светика любил до самозабвения и часто подолгу пил у нее чай.

– Мама! – называл он Светика. Пожалуй, она была единственной, кого Мыкалка любил. Именно любил – хотя к каждому относился с уважением и трепетом.