— Борд — это свобода, понимаешь? Когда ты владеешь и телом, и пространством. Просто летишь… Словами этого не объяснить.

— А не страшно?

— Бояться нельзя. Сразу мозги по асфальту размажешь. — Он задумывается. — Надо вот так. — Андрей раскидывает руки в стороны и показывает мне кадр из “Титаника”. При этом даже глаза прикрывает. Лицо приподнято, на губах блаженная улыбка. Как будто он уже в раю.

У каждого свобода своя. А у меня что?

— Можно нам счет? — говорит фланирующему между столов официанту Андрей. — По карте.

Десерт, значит, отменяется. А жаль, я уже настроился. Андрей расплачивается раньше, чем я успеваю возразить. Встает. На лице его решимость.

— Поехали! Я покажу тебе олли.

4. Глава 4. Что такое "олли"

На этот раз едем мы дольше, чем из “Скандинавии” до “Русской рыбалки”. Сначала все по тому же петляющему крутыми поворотами шоссе. Парк проезжаем, городок какой-то. Он справа остается, а по левую сторону все время проблескивает залив. Выходит, по побережью так и катим.

— А почему здесь дорога такая извилистая? — наконец спрашиваю я, когда Андрей в очередной раз резко закладывает руль на повороте.

— Линия Маннергейма. Не слышал?

— Нет.

— Специально так дорогу прокладывали, чтобы не простреливалась по прямой. Часть оборонительной тактики Финляндии. Мы вообще по бывшей финской территории сейчас едем. Хотя и считается это Курортным районом Петербурга. Хотя… уже нет, — мы проносимся мимо межевого щита, на нем написано “Ушково”. — Вот, дальше уже Ленинградская область начинается.

После моста Андрей сбрасывает скорость и сворачивает с шоссе на дорогу похуже, но все еще асфальтированную. Потом на грунтовку.

— Здесь есть хороший спот в Молодежном, но мне туда нельзя, — говорит он с сожалением и даже с раздражением. Хмурится и кусает нижнюю губу.

Ему — и куда-то нельзя? Слабо верится. Даже если в этом месте плата за вход высокая — это не для Красавчика. Значит, другая причина? Но спрашиваю не про нее, а так, безотносительно.

— Что такое спот? — Я этого и правда не знаю.

— Площадка для скейтбординга. Их специально строят, чтобы райдеры могли трюки отрабатывать. Если бы можно было, мы бы сейчас махнули на Петровский проспект под мост. Там рампа есть и разгонка, перила, гробик. Для флэта все…

— А туда тоже нельзя?

Термин “гробик” меня как-то не очень радует. Попахивает постапокалипсисом и зомби.

По упаднической интонации в голосе Андрея я уже и без ответа понимаю, что в то интересное место, где перила с гробами — ему тоже заказано.

Андрей и не отвечает, только головой мотает отрицательно и хмурится еще больше. Взгляд его становится напряженным, и руки крепче сжимают руль. Стопудово не потому, что за дорогой надо следить. Ее Андрей, судя по уверенным маневрам на поворотах, знает хорошо. Грунтовка тоже петляет. Мы проезжаем поселок, одиночные дачные строения. Застройка пестрая: то коттедж за трехметровым забором, а то развалюха деревянная за торчащим, как зубы старого дракона, штакетником. Блеск и нищета Ленинградской области. Потом уже и домов нет, дорога через лес тянется и неожиданно выстилается прямой кремнистой лентой по полю. Совсем другой ландшафт. Поле не возделанное, заросшее травой, но борозды еще заметны. По обочине дороги какие-то гигантские растения, похожие на зонт. Листья, как у лопуха. Стоят стеной, а за ними уже само поле.

Все это я могу хорошо рассмотреть, потому что теперь Андрей объезжает ухабы, и мы двигаемся вперед совсем медленно.

— Не для такой дороги машина, — цедит он сквозь зубы при очередном скребущем по днищу звуке.