Но мне все равно больно, и дышать носом уже не могу. Все отекло.

— Держи. Я губы обработаю, — говорит Андрей.

— А где все? — гундошу я.

— Съебали, — он промакивает поврежденные места чем-то влажным. — Ты удачно упал, еще пять сантиметров и башкой бы снова об угол железный.

— Угу…

— Посиди так. Сейчас отек спадет.

О причине драки он не говорит. И я молчу.

— К тебе тоже лезли?

На мой вопрос Андрей только усмехается. И что его связывает с местными? Неужели другого спота не нашлось, чтобы покататься?

— Нет. Я им велел сваливать отсюда.

— Велел?

— Ну да. Это же все мое тут.

— В смысле?

— В прямом. Я деньги давал, чтобы устроить здесь все. Так что зря ты полез, я бы Петьку и так остановил. Больше он тут не появится. — Андрей снимает пакет с моего носа и снова ощупывает. — Нормально. Опух, конечно, как у алкаша, но перелома вроде нет. Держи еще. Кровь я остановил. Голова кружится? Только честно!

— Да, — признаюсь я.

— Теперь точно сотрясение. В “Скандинавию” снова поедем.

— Не поеду я туда!

— Почему? — Андрей садится рядом, прислоняется, как и я, к “гробику”.

— Разводилово на бабки. В обычную поликлинику схожу.

— Нет, посиди немного, потом домой поедем.

— Я далеко живу. В общаге в Петергофе.

— Ко мне домой, — говорит он как решенное. — Мы и так туда собирались.

— Но не в таком же виде!

— Не важно в каком.

Некоторое время мы сидим молча. И вдруг слышим какой-то писк.

— Крысы тут у тебя? — спрашиваю я.

— Не должно.

— А похоже. Они провода пожрут.

— Посмотрю пойду.

Он уходит вглубь сарая. За щиты. Что-то роняет там. И снова писк слышен, но уже громкий. Возвращается Андрей с каким-то черным зверьком в руках. Не крыса. Крупнее. Размером с кошку.

— Смотри какой, — и высаживает на “гробик” щенка. Совершенно черного. От носа до кончика хвоста. Щенок распластывается, прижимается к фанерной поверхности. — Это он от нас прячется. Дурашка. — Андрей пальцами щекочет найденыша между ушей. — На овчарку похож.

— Почему на овчарку? Может, другая порода, — тоже глажу.

Он в репьях, грязный, сразу и не разберешь, что собака. Монстрик полевой.

— Да дворняга, скорей всего, — предполагает Андрей.

— Откуда он здесь?

— Прятался, наверно. Сожрут его лисы. Тут их много. Или собаки поселковые. С собой возьмем. Может, поедем уже? Ты как?

— Вроде норм, — я убираю пакет с носа. Андрей критически оглядывает мое лицо. Протягивает руку, но не трогает. — Еще инфекцию занесу с этого чуда в репьях. Вообще-то ты хоро-о-ош, — смеется он.

— У тебя тоже фингал будет, — багровое пятно уже расплывается под глазом у Красавчика. Странно, но ему даже к лицу. — А говоришь “тут все мое”.

— Да случайно маханули, когда я Петьку от тебя оттаскивал. Встать можешь? Давай помогу. — Он берет щенка подмышку, другую руку протягивает мне. Когда поднимаюсь — подхватывает под спину.

— Да сам дойду! — Вот что он со мной, как будто я тяжелораненый!

— Не дергайся, — и не думает отпускать Андрей. — У тебя стопудово сотрясение. Врача вызовем на дом. В машину идем…

У Ferrari Андрей задерживается. Не сразу за руль садится, меня отпускает и начинает в карманах рыться. Потом спрашивает: — У тебя ключи есть?

— Какие?

— Любые.

Я достаю свои от общаги. С номером “19” на брелоке.

— Вот, держи.

— То, что надо. — Андрей обходит машину и со скрежетом ведет острием ключа по правому борту через обе двери. Глубокая царапина остается на идеально отполированной поверхности цвета мокрого асфальта.

— Ты что! Ахуел? Зачем?! — я не успеваю его удержать.

— Скажем, что подрались с какими-то парнями — заметили как они машину говняли. Отец и мать, если про спот узнают, меня за границу учиться зашлют. А там охрану приставят и прощай скейт.