«Уже всем сердцем его презираю».

– Если не ошибаюсь, вы когда-то прекрасно фехтовали. – Молодой Вюрмс с насмешливой улыбкой оглядел Глокту с головы до ног. – Я тоже фехтую, но, к сожалению, здесь у меня нет достойных соперников. Может, нам устроить как-нибудь поединок?

«С удовольствием бы с тобой сразился, крысеныш. Если бы у меня действовала нога, я бы устроил тебе поединок! Ты и глазом не успел бы моргнуть, как я бы тебя выпотрошил».

– Да, прежде я фехтовал, но – увы! – пришлось это дело оставить. Здоровье не позволяет. – Глокта обнажил десна в беззубой ухмылке. – Впрочем, я мог бы поделиться с вами кое-какими хитростями, если хотите усовершенствовать свое мастерство.

Вюрмс помрачнел, а Глокта двинулся дальше.

– Вы, полагаю, хаддиш Кадия.

Хаддиш, высокий, стройный мужчина с длинной шеей и усталыми глазами, был облачен в простое белое одеяние и белый, обмотанный вокруг головы тюрбан.

«По виду и не скажешь, что он богаче туземца из Нижнего города, однако в нем чувствуется достоинство».

– Да, я Кадия. Народ Дагоски избрал меня своим представителем, чтобы я говорил от его имени. Только я уже не хаддиш. Священнослужитель без храма – не священнослужитель.

– Долго нам еще слушать о храме? – страдальчески взвыл Вюрмс.

– Долго – пока я заседаю в совете. – Он перевел взгляд на Глокту. – Итак, в городе новый инквизитор? Новый дьявол. Новый сеятель смерти. Ваши приезды и отъезды, палач, меня не интересуют.

Глокта улыбнулся.

«Сразу же в лоб объясняется в ненависти к инквизиции, даже не познакомившись с моими методами. Что ж, трудно ожидать любви народа к Союзу, когда их держат на положении рабов в собственном городе. Может быть, Кадия и есть предатель?

Или генерал Виссбрук? Конечно, он производит впечатление преданного делу вояки. Люди со столь развитым чувством долга и в равной мере неразвитым воображением интриги не плетут. Однако человек, который не радеет о собственной выгоде, не лицемерит, не скрывает какие-то тайны, редко становится генералом.

Или Корстен дан Вюрмс?..»

Молодой человек презрительно косился на Глокту, словно на загаженную уборную, куда его случайно занесло по нужде.

«Сколько раз я встречал заносчивых молокососов вроде него! Пусть он сын самого лорд-губернатора, но такие преданы только себе.

Или магистр Эйдер? Она сама улыбчивость и любезность, но глаза ее тверды, словно алмазы. Оценивает меня, как купец наивного покупателя. С ней явно все не так просто. За прекрасными манерами и любовью к заморским фасонам платьев кроется кое-что посерьезнее. Куда серьезнее…

Или лорд-губернатор? – Теперь ему казался подозрительным даже старик. – Так ли он плохо видит и слышит, как показывает? Не наигранно ли щурится, требуя объяснить, что происходит? Может, ему известно больше других?»

Глокта похромал к окну и, прислонившись к прекрасной резной колонне, залюбовался восхитительной панорамой; заходящее солнце по-прежнему припекало лицо. За спиной беспокойно шуршали и бродили члены совета, им явно не терпелось избавиться от свалившегося на них как снег на голову гостя.

«Интересно, скоро ли калеке велят ковылять прочь из чудесного зала? Ни одному из них я не доверяю. Ни одному. – Глокта ухмыльнулся. – Собственно, так и должно быть».

Первым потерял терпение Корстен дан Вюрмс.

– Наставник Глокта! – раздраженно воскликнул он. – Спасибо, что почтили нас своим присутствием, но вас наверняка ждут неотложные дела. Как и нас.

– Разумеется.

Глокта с преувеличенной медлительностью, приволакивая ногу, направился обратно к столу, в сторону выхода. Затем выдвинул кресло… и, кривясь от боли, осторожно в него опустился.