Я даже говорил себе, что если вдруг при второй встрече с Кариной почувствую свою беспомощность, то вежливо откажусь от дальнейшей работы с ней и порекомендую ей пойти к другому психоаналитику. Признаюсь, что тогда я подумал о вас, Иннокентий Самуилович.

Вайсман посмотрел на профессора Лившица и, увидев его недоумение, пояснил:

– Да, да, Иннокентий Самуилович, подумал именно о вас, так как считаю вас первоклассным специалистом, способным не только не поддаваться чарам наипрекраснейших, неотразимых пациенток, но доводить до конца терапевтический процесс, независимо ни от каких обстоятельств жизни.

– Весьма польщен, – сдержанно, но сердечно ответствовал профессор Лившиц. – Но, судя по тому, что среди моих пациенток не было женщин по имени Карина, ее терапия прошла успешно, с чем и поздравляю вас.

Вайсман ничего не ответил профессору и, проглотив застрявший в горле ком, продолжил свой рассказ.

Итак, после двух дней непереносимого ожидания Карина появилась снова в моем кабинете. На ней была та же самая одежда, что и в первый приход ко мне. Элегантная бирюзовая блузка, оттеняющая голубизну ее потрясающих глаз. Темная, не длинная, но и не короткая юбка, плотно облегающая ее бедра и выгодно подчеркивающая ее тонкий стан. Небольшие по размеру, изящные и идущие к ее миловидному лицу золотые сережки, свидетельствующие о несомненном вкусе Карины. Темные волнистые волосы, собранные в пучок и делающие ее моложе своих лет.

Все это вместе взятое несомненно являло собой неземную красоту. Однако красота Карины была не вызывающей, а спокойной, броской и в то же время сдержанной. Другое дело, что во всем облике ее ощущалось что-то хрупкое, недосказанное и надломленное.

Я предложил Карине лечь на кушетку. Без всякого стеснения, страха или жеманства она восприняла это как нечто само собой разумеющееся.

Сидя в кресле позади нее, на этот раз я не почувствовал никакой растерянности. К своему удивлению, я не попал и под то наваждение, которое захлестнуло меня во время первого знакомства с Кариной, чего я так опасался вновь. Словом, вся моя настороженность по поводу того, что, очарованный ее красотой, не смогу профессионально работать с этой женщиной, бесследно исчезла.

У нас установился хороший терапевтический альянс. Буквально через несколько сессий Карина без какого-либо излишнего смущения стала рассказывать о различных периодах своей жизни. Чувствовалось, что ей необходимо было выговориться, поделиться с кем-то своими переживаниями, которые до этого времени носила в себе. И в моем лице она нашла благодарного слушателя.

Ее история жизни не была какой-то особенной. Мне неоднократно приходилось выслушивать от других пациенток нечто подобное. Хотя, несомненно, в ней было что-то такое, что заставляло задуматься над превратностями судьбы женщины, от природы наделенной потрясающей красотой, но в обществе окружающих ее людей оказавшейся глубоко несчастной и одинокой.

С раннего детства Карина чувствовала себя, что называется, не в своей тарелке. И это ощущение она пронесла через всю свою жизнь. Если воспользоваться метафорой, то можно было бы сказать так: неземной красоты хрупкое и ранимое существо все время оказывалось в атмосфере низменных страстей и отчуждения.

Она была единственным ребенком, родившимся в неблагоприятной семье, где постоянные пьянки и ссоры между родителями делали ее детство безрадостным и невыносимым.

Ее мать когда-то была красивой, от природы одаренной девушкой, закончившей педагогический институт в одном из небольших городков России. Ее отец – в прошлом перспективный юноша, обладавший математическими способностями, поступивший на физико-математический факультет какого-то вуза, но так и не закончивший его.