Она ослабила бдительность, видя обходительную сдержанность и дружелюбный настрой тюремщика. И уже без уговоров бесшабашно разгуливала по всему дому до самой ночи, порой совершенно забывая о присутствии в нём Георга.

Ей нравилась особенная атмосфера и самобытная обстановка этого дома для великанов.
С любопытством трогала и примерялась к большеразмерной мебели. Заглядывала в скрипучие сундуки и шкатулки. Обнаруживала в них какие-то грошовые, но интересные безделушки: от пуговиц и значков советского периода до упакованных и аккуратно перевязанных ленточкой пожелтевших документов, писем.
Тут же хранились старинные вышивки, рукодельные наряды, вычурные металлические творения. Похоже, их берегли и любовно передавали из поколения в поколение.
Создавалось впечатление, что вещи, наполняющие жилище, явились из забытого полусказочного мира. Там, где жило племя добрых таинственных атлантов.

Юля больше не следила с тревогой за каждым движением Георгия. Не ощущала спиной ежеминутное присутствие и не вздрагивала, когда он внезапно заходил в комнату.
Без суеты и напряжения занималась домашними делами, не стараясь быстренько всё переделать и спрятаться в подвальном укрытии.
Задавала вопросы, умудрялась влезть с советами туда, в чем более-менее разбиралась. Свободно поддерживала разговор.
Уверовал, что ситуация под контролем, прихватывала хорошую книгу и беспечно валялась на диванах в тех комнатах, куда редко заглядывал Георг.
В какой-то момент они стали приветствовать друг друга по утрам, очень коротко и осторожно улыбаться при этом.
Поначалу оба молча и угрюмо пересекались в одной комнате, чтобы поесть, и скупо перекидывались самыми необходимыми фразами.

Иногда пленница до поздней ночи спокойно смотрела с Георгием понравившиеся фильмы.
В одной комнате с ним, но на почтительном расстоянии. Юлю очень устраивало нынешнее немногословие.
Она уже исчерпала всю фантазию, выдумывая несуществующие приключения, и самой стало приторно от карамельных качеств, которыми гипертрофированно напичкала друга-москвича.
Похоже, Георг выпытал всё, что его интересовало и тоже устал слушать нелепицу о странных сердечных отношениях, больше смахивающих на мультяшные похождения бесполых супер героев.

Он неуловимо изменился. Будто обмяк. Молчаливо и выжидающе наблюдал за Юлиными передвижениями, за выровнявшимся настроением.
С облегчением заметил, что непрерывно транслируемый ею поток неприязни пошёл на убыль.
Она бесстрастно встречалась с ним взглядом, не бычилась при этом, не стискивала с ненавистью зубы. Не дёргалась и не отскакивала, как ошпаренная, если случайно задевал.
Тон её голоса с воинственного, готового огрызаться и спорить каждую секунду, изменился на буднично-мирный.

В этот день... вечер или ночь? Как правильно сказать? Неважно.
Но время перешагнуло глубоко за полночь, когда сонная и засидевшаяся наверху Юля, зевая, побрела в свою камеру.
Георг негромко окликнул её из своей спальни.
Споткнувшись, она приостановилась с круглыми глазами: «Просит зайти? Что случилось?»
Юля и в светлое время суток никогда не переступала порог его комнаты, а уж сейчас...
Расслышала, что в рокочущем басе появились странные нерешительные нотки. Будто он сомневался в том, для чего позвал.
Нехорошо удивилась, сонливость исчезла. Вспомнила, что на протяжении вечера периферийным зрением неоднократно замечала долгий томный взор, устремлённый на неё.
Георгий сдержанно вздыхал, кисло морщился, то и дело, повернувшись спиной, неповоротливо выходил из помещения.