– В следующем поколении всех будут называть Питерами и Барбарами, поскольку сейчас все пикантные литературные персонажи носят имена Питер или Барбара, – предположил Дик.

Энтони продолжил его пророчество:

– Разумеется, имена Глэдис и Элеонор, которые представляли предыдущее поколение книжных героинь и сейчас переживают пору расцвета в светском обществе, в следующем поколении перейдут к продавщицам из магазинов…

– Вместо Эллы и Стеллы, – вмешался Дик.

– А также Перл и Джуэл, – пылко добавила Глория. – Вместе с Эрлом, Элмером и Минни.

– И тут на сцене появлюсь я, – заметил Дик. – Я возьму устаревшее имя Джуэл, наделю им оригинального и привлекательного персонажа, и оно начнет свою карьеру заново.

Ее голос подхватил нить беседы и вился дальше с едва заметными подъемами и полушутливыми интонациями на концах фраз, словно преодолевая препятствия, – и с интервалами призрачного смеха. Дик сообщил ей, что слугу Энтони зовут Баундс, и она решила, что это прекрасно. Дик отпустил скучный каламбур насчет того, что Баундс занимается «лоскутной работой». Она заметила, что если есть что-то хуже каламбура, это человек, который при неизбежном возвращении к остроте награждает ее автора насмешливо-укоризненным взглядом.

– Откуда вы родом? – поинтересовался Энтони. Он знал, но ее красота сделала его неразумным.

– Канзас-Сити, штат Миссури.

– Ее выставили оттуда в то время, когда там запретили продажу сигарет, – сказал Дик.

– Они действительно запретили сигареты? Думаю, мой благочестивый отец приложил к этому руку.

– Мне стыдно за него.

– Мне тоже, – призналась она. – Я недолюбливаю реформаторов, особенно таких, кто пытается исправить меня.

– Их много?

– Десятки. «Ах, Глория, если ты будешь так много курить, то испортишь свой прекрасный цвет лица!» или «Ах, Глория, почему ты не выйдешь замуж и не устроишься на одном месте?»

Энтони с энтузиазмом согласился, хотя и гадал, кому хватило дерзости разговаривать подобным образом с такой девушкой.

– И потом, – продолжала она, – есть всякие хитроумные реформаторы, которые пересказывают разные дикие истории, которые они слышали о тебе, и говорят, что готовы защищать и поддерживать тебя.

Он наконец увидел, что ее глаза были серыми, очень спокойными и невозмутимыми, и когда они остановились на нем, он понял, что имел в виду Мори, когда называл ее очень молодой и одновременно очень старой. Она всегда говорила о себе, как мог бы говорить очаровательный ребенок, а замечания о ее предпочтениях или неприятных вещах были непринужденными и равнодушными.

– Должен признаться, даже я кое-что слышал о вас, – с серьезным видом сообщил Энтони.

Сразу же насторожившись, она выпрямила спину. Ее глаза, серые и вечные, как выветренный гранитный утес, встретились с его глазами.

– Расскажите, и я поверю. Я всегда верю тому, что другие люди говорят обо мне… а вы?

– Неизменно! – хором согласились оба.

– Ну, расскажите.

– Не уверен, что мне следует это делать, – с невольной улыбкой поддразнил Энтони. Она была явно заинтересована и почти комично поглощена собственными мыслями.

– Он имеет в виду твое прозвище, – сказал ее кузен.

– Какое прозвище? – осведомился Энтони вежливо-озадаченным тоном.

Она мгновенно смутилась, но потом рассмеялась, откинулась на подушки и уставилась в потолок.

– Трансконтинентальная Глория, – ее голос лучился от смеха, такого же неопределенного, как многочисленные тени, игравшие между огнем и лампой на ее волосах.

Энтони все еще пребывал в недоумении.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду себя. Так меня называют некоторые глупые мальчики.